- Вот что, братик. Я здесь один, на чужбине... Прошу тебя, никому про это не говори.
- А что будет?
- Плохо будет, если расскажешь. Очень плохо. Не говори.
- Будь спокоен, - сказал я, растроганный его испугом и тем, что он, такой большой, признался мне в своей беззащитности. - Никто не узнает.
- Вот и хорошо: Главное - мужчина должен слово держать. Вот кончу поливать огород, ружье тебе выстругано.
Я был счастлив: Ширхан говорил со мной как равный и даже назвал мужчиной.
... После обеда бабушка по обыкновению прилегла на топчане отдохнуть, а я оседлал коня, вырезанного Ширханом из деревяшки, и с "ружьем" на плече, с "мечом" в руках скакал меж деревьями. Гумаш гонялась за мной. Я был то Гачаг Наби, то гачаг Сулейман, я разил врагов, я настигал их, продираясь сквозь заросли... И тут вдруг услышал за кустами негромкие голоса. Испугавшись, я натянул поводья "коня" и метнулся было к дому, но вовремя вспомнил, что храбрецы не ведают страха, взмахнул мечом и стал натравливать Гумаш на тех, кто прятался за кустами.
Почуяв чужого, Гумаш с яростным лаем бросалась на шорох, но сейчас она только равнодушно повела головой, не обращая внимания на мое науськивание. Тогда я немножко прошел вперед и, пригнувшись, осторожно выглянул: Ширхан и Гюллю сидели рядышком в густом кустарнике. Гюллю держала руку Ширхана. Ширхан что-то сказал ей, она прижалась к нему, крепко поцеловала и поднялась. Он тоже встал. Гюллю была рослая женщина, но Ширхан был намного выше. С криком: "Гей!" я выскочил из кустов.
- Как смели вы войти в сад королевы фей?! Отвечайте!
Гюллю расхохоталась и, конечно, опять, сграбастала меня.
- Пусти! - кричал я, барахтаясь в ее руках. - Обязательно ей всех целовать!...
- Кого ж это я еще целую? - спросила она, опустив меня на землю.
- А вон его! Не целовала, да?
Против обыкновения Гюллю не расхохоталась, наоборот, вздохнула.
- Ну и что? Ну и поцеловала. Ведь он у нас сиротинушка: ни матери, ни сестры, кто ж его поцелует?...
Я был еще сердит на Гюллю, но слова ее меня убедил. И правда, кто ж его поцелует? Я тронул "коня" и ускакал.
ПРИЕЗД ДЯДИ НУРИ.
КАК МАМИН ДВОЮРОДНЫЙ БРАТ
АХМЕД УБИЛ ТРОИХ ЖЕНЩИН
На следующее утро прибыл дядя Нури на тройке фаэтонщика Габиба. Едва Габиб отвязал от задка фаэтона дядины чемоданы, подбежал Ширхан: "Добро пожаловать, ага!" - взял чемоданы и понес их в дом.
Фаэтонщик Габиб поздоровался с бабушкой, взглянул на меня, улыбнулся, достал из кармана конфету в красивой обертке, дал мне, а дяде Нури сказал:
- Все, бек. Удаляюсь.
Дядя Нури раскрыл лаковое портмоне, протянул ему деньги. Габиб, не считая, сунул бумажки в карман.
- Да будет над вами благословение аллаха! - сказал он, влезая на козлы.
Дядя Нури, высокий и светлоглазый красавец, с кудрявыми волосами и тонкими в ниточку усиками, был уже не в гимназической форме. На голове у него красовалась дорогая серебристая бухарская папаха, на ногах хромовые сапоги. Рубашка тонкого сукна перетянута была кавказским ремнем с золотой пряжкой. Талия у дяди Нури была такая тонкая, будто он никогда ничего не ел.
- Ну, ты уже совсем большой парень... - удивленно сказал он, не поздоровавшись ни с кем, даже с собственной матерью, и спросил, улыбнувшись мне: - Как Ягут?
- Хорошо... - проговорил я, не в силах оторвать от него глаз.
"Вот какой у меня дядя!..." - хотелось мне крикнуть.
Дядя Нури снял папаху, швырнул ее на топчан, где как всегда сидела бабушка, и спросил небрежно:
- Отец приехал?
- Нет, не отпустили его, - ответила бабушка почему-то виноватым голосом. - Сказали - уедешь, такое начнется!...
Сейчас я впервые ощутил в поведении бабушки что-то необычное. Казалось, она побаивается Нури, заискивает перед сыночком, которому день и ночь вымаливала благословение аллаха. С приездом дяди бабушка как-то сникла, стала тихой, смущенной. Дядя же обращался с ней с непонятной мне небрежностью. Мне стало жалко бабушку, и я сердито поглядывал на дядю.
Ширхан тоже помрачнел с приездом Дяди Нури. А Гюллю бегала взад-вперед: то готовила чай, то подметала двор, то щипала кур... Я чувствовал, что она изо всех сил старается угодить, понравиться дяде Нури, и это почему-то злило меня.
- Что-нибудь найдется поесть? - спросил дядя Нури, не глядя на бабушку.
- Бозбаш поставили варить, - ответила она, заискивающе глядя на дядю. - Но если хочешь, скажи, еще что-нибудь сготовят...
- Да... Пусть парень поймает пару цыплят. Я хочу чихиртму. Только без яиц.
Дядя ушел в гостиную, а я, украдкой заглядывая в окно, наблюдал за ним. Он расстегнул ремень, снял суконную рубаху и, остановившись перед зеркалом, стал внимательно разглядывать себя. Взял ножнички, аккуратно подстриг усики...
- Гюллю! - бросил он, не отводя глаз от своего изображения. Приготовь воды, умываться буду!
- Вода готова! Только что принесла свежей.
Под большим ореховым деревом Гюллю стала поливать ему из медного кувшина, и дядя Нури, взбивая пышную пену, намыливал лицо, шею, грудь...
Ширхан, погонявшись за курами, поймал пару молодых петушков и зарезал их. Дядя Нури умылся, насухо вытерся и набросил полотенце на плечо Гюллю. Гюллю улыбнулась ему в ответ, и я, инстинктивно восприняв эту лукавую женскую улыбку как выпад против Ширхана, рассвирепел.
Пришла мама, ведя за руку мою сестренку, и еще издали улыбнулась брату:
- С приездом!
Дядя, тоже улыбаясь, пошел ей навстречу, ласково поворошил волосы девочке, добрым взглядом окинул маму...
- А ты прекрасно выглядишь, Ягут, не сглазить бы!
Ширхан вытащил на веранду стол, Гюллю накрыла его белоснежной скатертью, и пошел разговор о том, о сем... О свержении царя Николая, о взрыве большого военного склада, о родственниках бабушки Фатьмы, живущих в Шуше. Мама долго смеялась, когда дядя Нури рассказал ей, как в Шушу к нему приезжал один из бабушкиных племянников - Агакнши -1 выбрался из непроходимых сальянских лесов, чтобы повидаться с родственником. Я знал дядю Атакиши, - это был нескладный, косоглазый, постоянно улыбающийся парень с огромным крючковатым носом.
- Напялил я на него один из своих костюмов, - рассказы вал дядя Нури, - на шею бабочку, на башку - шляпу и втро ем - еще был один мой приятель, грузин - отправились в ночной клуб. У меня там девицы знакомые, подучил одну, чтоб поласковее была с Агакиши - Подходит она к нему, полуголая, начинает заигрывать, а тот только зубы скалит, носом своим длинным то в одну, то в другую сторону!... А она возьми да и плюхнись к нему на колени! Обхватила голыми руками за шею, давай в нос целовать!... Убежал, представляешь? Вырвался от нее и умчался, как дикий бык! Смеху было!... Даже аплодировали!...
Мама хохотала от души. А бабушка, собственноручно готовившая во дворе чихиртму, делала вид, что не слышит - как-никак Агакнши приходился ей родственником. Во всяком случае Гюллю, стоявшая рядом с бабушкой, все слышала и смеялась. А я не смеялся. Я представлял себе, как стыдно, как неловко было Агакиши, когда чужая женщина целовала его в длинный нос, н мне было жалко парня.
Гюллю разложила на столе тонкие лепешки, сыр из овечьего молока, масло, зелень и принесла тарелки с чихиртмой.
- Подсаживайтесь ближе! - сказал дядя Нури маме.
Но мы с мамой есть не стали. Тогда бабушка посадила за стол мою сестренку и стала кормить ее. Дядя Нури с его тонкой талией ел за троих. И очень быстро жевал, будто спешил куда-то.
- Ты был в Шуше, когда Ахмед убил бабушку Ханум и еще двоих? - вдруг спросила мама, глядя, как дядя Нури аппетитно похрустывает.
- Конечно! - промычал он, впиваясь зубами в нежное мясо. Усмехнулся и, понизив голос, наверное, чтоб не слышала бабушка Фатьма, добавил: - Я ему за день до того пистолет продал. Из него он и бабахнул!
- Правда? - испуганно спросила мама.
Не переставая жевать и улыбаться, дядя Нури утвердительно кивнул головой.
Ахмед был племянником бабушки Фатьмы, младшим сыном ее сестры. Он учился в гимназии вместе с дядей Нури и был влюблен в Мину, свою двоюродную сестру, дочь бабушкиного б пата. Это был тощий, дерганный, нервный парень. Как-то в сердцах он выстрелил в своего старшего брата и тот лишь по случайности остался жив - пуля прошла мимо сердца.