Дяди Нури дома не было. Ширхан возился в огороде, Гюллю прибирала в доме. Вдруг на веранду поспешно взошел дядя Нури и, не обратив на меня внимания, велел бабушке дать ему денег. Она вынесла две бумажки.
- Мало! - сказал дядя. - Еще неси!
Бабушка принесла еще такую же бумажку.
- Что ты мне по копейке бросаешь? - напустился на бабушку дядя Нури, выхватывая у нее деньги. - Давай еще!
Бросив матери несколько резких слов, дядя Нури ушел.
Это все так подействовало на меня, что я долгое время не смел поднять глаза на бабушку. Она сидела на топчане, покуривала, глубоко и часто затягиваясь, и выражение лица у нее было отсутствующее. Я пошел в сад к Ширхану.
- Чего дядя шумел? - спросил он, равнодушно взглянув на меня.
- Денег у бабушки требовал, - тихо ответил я, почему-то чувствуя себя виноватым.
Ширхаи промолчал.
- А на что ему деньги? - спросил я. - Еды у него полно. Одежда тоже есть всякая.
- Да... - Ширхан глубоко вздохнул. - Денег ему никаких не хватит... Только тебя это не касается. У тебя свои заботы. Скажи отцу, чтоб купил карандаш и тетрадь, буду учить тебя грамоте. Хочешь научиться писать?
Я ничего не ответил Ширхану, ушел, на сердце было скверно, обидно было за бабушку... Не смея подойти к ней, я лишь издалека поглядывал на старушку; она курила одну папиросу за другой и разговаривала сама с собой.
- Иди домой, - не глядя на меня, вдруг сказала бабушка. - Поздно уже.
Бабушка никогда не прогоняла меня так грубо, но сейчас я не обиделся на нее. Я понимал, дело в том, что приехал дядя Нури и бабушка знает - мне не по себе у них.
Придя домой, я все рассказал маме.
- Сама виновата! - в сердцах сказала мама, расстроенная моим сообщением. - Давно пора все рассказать отцу! Зачем она его покрывает? Твердишь, твердишь: меньше балуй парня! Отцу скажи - найдет на него управу. Без толку, - в одно ухо влетает, в другое вылетает!
- Бабушка боится дядю Нури, - сказал я.
- Еще бы ей не бояться! Так распустить мальчишку!... Вас надо с малых лет в узде держать!
А может, отец потому и строг со мной, что не хочет, чтоб я стал, как дядя Нури? Держит меня в узде? Но я же ничего такого не делаю. Разве мог бы я кричать на свою маму? Мама никогда не баловала, не ласкала меня, но все равно я знал, что она меня любит и не было для меня человека дороже. Любил я и дедушку Байрама, но того я не видел месяцами, а без мамы не мог бы, кажется, прожить и пяти дней. А мама все чаще болела. Зинят накрывала ее всеми одеялами, что были в доме, и все равно маме было холодно - ее всю трясло... Потом лицо ее краснело, глаза блестели, иногда она бредила с открытыми глазами, и ничего тягостнее таких моментов не было в моей жизни. Забившись в угол, я сквозь слезы смотрел, как мечется в жару мама, и старался, чтобы никто, прежде всего отец, не увидел моих слез...
ДОКТОР ИВАН СЕРГЕЕВИЧ
Доктора Ивана Сергеевича я очень любил - он лечил. Не зря про него говорили - у доктора легкая рука. Стоило ему появиться в доме, маме становилось легче.
Иван Сергеевич был приветливый мужчина с небольшой русой бородкой. Он давно жил в Карабулаке и свободно говорил по-азербайджански. Дедушка Байрам давно познакомился с ним, и Иван Сергеевич лечил и Нури, и мою маму, когда они были маленькими, и бабушка Фатьма считала его своим человеком в доме. Приходя, доктор Иван Сергеевич всегда приносил нам с сестренкой гостинец. И когда на праздники в доме пекли сладости, мама всегда посылала угощение доктору; если из Курдобы привозили дичь или джейрана, мама тоже посылала доктору казан с пловом.
Осмотрев маму, доктор Иван Сергеевич обычно говорил, что ничего страшного нет, и она скоро поправится. Я готов был прыгать от радости. Я верил доктору, потому что мама всегда поправлялась после его посещений, а еще я любил его за то, что, глядя на меня сквозь очки, он улыбался и говорил маме: "Ну и умные же глазенки у вашего мальчугана!".
Такой похвалой я особенно дорожил, потому что папа считал меня недотепой и; никогда не говорил, что у меня умные глаза.
В первые дни после свержения царя Иван Сергеевич пришел к нам взволнованный и попросил отца помочь ему выехать в Россию.
- Зачем это вам? - удивился папа.
- Ну... Народ очень озлоблен против царя. А я - русский...
- И что только вы говорите! - прервал его отец. - При чем тут царь? И потом царя не мы свергли - русские! - Папа улыбнулся.
- И правда, откуда у вас эти мысли, доктор? - мама укоризненно покачала головой. - Вы же знаете, тут вас все любят, как родного!
- Я понимаю, но... - доктор растерянно улыбнулся. - Вдруг... - Он глубоко вздохнул.
- Если хотите, переселяйтесь к нам, - предложил папа. - Но вообще вы беспокоитесь напрасно, никто вас и пальцем не тронет.
- Вы с бедняков денег не берете! - добавила мама. - И потом... Вы знаете здешних молокан - они же русские - а их даже гачаги не трогают, потому что никто от них не видел зла.
Я начал раздумывать, пытаясь понять, почему вдруг доктор решил, что наши люди могут причинить ему вред? Конечно, я знал, у нас разная вера, ну и что? У армян тоже другая вера, а сколько у отца приятелей-армян!... Каждую осень к нам в гости приезжает уста Манас с женой тетей Сатеник - они живут верстах в тридцати от города - ив доме каждый раз праздник: и они приезжают с гостинцами, и мама их провожает с подарками...
Никак я не мог представить себе человека, который способен был бы обидеть Ивана Сергеевича. Спрашивать что-нибудь я, как всегда, не решался, а потому был очень рад, когда после разговора с моими родителями доктор вроде бы успокоился.
- Прошу вас, Иван Сергеевич, даже и не думайте! Никто вас пальцем не тронет!
В словах отца была непривычная теплота. Доктор улыбнулся и стал прощаться.
КАК СБЕЖАЛИ ШИРХАН И ГЮЛЛЮ
Дядя Нури вернулся из города в прекрасном расположении духа.
- Гюллю, принеси воды! - крикнул он и, усевшись на стул на веранде, стал весело насвистывать.
Гюллю видимо, не слыхала, дядя снова позвал ее. Гюллю появилась, но все видели, что выскочила она из комнаты Ширхана.
Дядя Нури пристально поглядел на служанку.
- Что ты там делала? - спросил он, помрачнев.
- Ничего... - испуганно пролепетала Гюллю и залилась краской.
- А этот... он там? - спросил дядя.
- Там! - почему-то вдруг осмелев, Гюллю взглянула дяде в глаза.
- Зови его! - сказал дядя Нури.
Гюллю не двигалась, глядя ему в лицо.
- Я кому говорю! - дядя Нури повысил голос.
Гюллю повернулась и пошла за Ширханом. Бабушка Фатьма медленно поднялась с топчана. Дядя Нури прошел в угол, взял палку, которой взбивают шерсть... С трудом переставляя ноги, на веранду поднялся Ширхан, он уже несколько дней горел в лихорадке, но не ложился, превозмогая болезнь. Бабушка не раз говорила ему, чтоб как следует отлежался, но едва спадал жар, Ширхан сразу же принимался за работу. Тайком от дяди бабушка Фатьма давала ему хину.
- Ты что ж это, сукин сын, в нашем доме блудить надумал?! Для этого из Ирана явился? - И, не дожидаясь ответа, дядя
Нури ударил Ширхапа.
- Спаси аллах! - в ужасе прошептала бабушка.
Ширхан не мигая смотрел на дядю Нури, а тот хлестал его палкой куда ни попадя. И тут Гюллю, стоявшая у стены, вдруг бросилась между ними.
- За что ты его?! - выкрикнула она.
Дядя замер, удивленно вытаращив глаза.
- Отойди в сторонку, Гюллю, - невозмутимо сказал Ширхан. - Пусть господин остудит свои гнев.
- Не-е-т! - крикнула Гюллю. - Не-е-е-т!...
С руганью дядя Нури набросился на женщину. Ширхан резким движением выхватил у него палку.
- Я терпел, когда ты избивал меня. Но это женщина!
Дядя метнулся в комнату, схватил маузер, взвел курок, но бабушка Фатьма, сорвав с головы платок, бросила его между мужчинами.
- Побойся аллаха, сынок!...