- Тащите барашка из дядиной отары! - приказал парням дядя Нури.
... За несколько минут Ахмедали освежевал барашка и разрубил тушу на части. Потом развел костер. Сперва он нанизал на шомпол бараньи огузки, положил их на угли.
- Эй! Несите сюда ковш айрана! - крикнул он, обернувшись к своей кибитке.
Молоденькая, лет семнадцати, жена Ахмедали принесла полный ковш айрана и, не поднимая глаза на мужчин, быстро ушла обратно; в такт ее быстрым шагам позвякивали монетки на вороте.
Перемолов крепкими молодыми зубами зажаренные огузки, Ахмедали поставил на угли перевернутый садж, положил на него нарезанное на кусочки мясо (по условиям спора остаться могли только голова и голяшки) и стал не спеша есть.
Короче, запивая еду айраном, он съел все до последнего кусочка. Потом встал, распутал жеребцу ноги, вскочил на него и погнал вниз. На скаку он выхватил из кобуры пистолет и трижды выстрелил в воздух; торжествующее эхо раскатилось по горам. Старик Мохнет, стоявший возле своей кибитки, вынул трубку изо рта, глубоко вздохнул и сказал, восхищенно покачав головой:
- Отец его Танрыоглы такой же молодец был!
Вскоре Ахмедали вернулся, соскочил с коня и снова стреножил его. Я изумленно смотрел на его живот: будто ничего и не ел.
- Принеси бинокль! - сказал мне дядя Нури.
Я ринулся исполнять поручение.
- Бери. - Дядя Нури протянул бинокль Ахмедали. - Твой по праву!
Ахмедали взял бинокль, приложил к глазам...
- Да!... Ради такой штуки и двух баранов сожрать можно! - Потом оглядел стоявших вокруг парней. - Что ж это, так не годится! Я ел, а вы слюнки пускали! А ну, - позвал к себе младшего брата, - тащи барашка из нашей отары!
- Вот это дело! - одобрительно сказал дядя Нури.
Опять развели костер. На этот раз барашка резал и свежевал Гаджи. Жена Ахмедали принесла лепешки, овечий сыр, айран. Все весело уселись в кружок.
КАРАДЖА2
Увидев Караджу, я подбежал к нему, и мы пошли за селение - метать камни.
- Видел, как Ахмедали на неоседланном жеребце скакал? - спросил я. - И не свалился!
- А чего... сваливаться? - Караджа удивленно оглядел меня.
- Как чего? Без седла же! Ты бы мог? Без седла?
- А чего тут такого? Пойдем!
Мы прошли ущельем и поднялись к пасшемуся на склоне табуну.
Караджа спокойно приблизился к одному из коней и ухватил его за гриву. Конь попытался отвести голову, но Караджа мгновенно вскочил ему па спину; жеребец скакнул в одну сторону, в другую и вдруг повернул вниз, в ущелье. Караджа, пригнувшись к холке, обеими руками вцепился коню в гриву. Жеребец, пасшийся впереди табуна, вытянув шею, смотрел вслед ускакавшему собрату. Мне почему-то взбрело в голову, что, он сейчас бросится на меня. Я уже собрался бежать, как вдруг с противоположной стороны горы к табуну не спеша подъехал Караджа. И тут я увидел, что к нам мчится мальчишка чуть постарше Караджи, орет, размахивая руками:
- Эй ты, сукин выкормыш! Чего нашего коня гоняешь?...
- Сам ты сукин сын!
Парнишка вложил в пращу камень и метнул. Праща щелкнула, как пистолет, камень пролетел у самого уха Караджи. Караджа с камнем в руках бросился на обидчика. Но тот успел вложить в пращу новый камень, прицелился, метнул, и камень попал Карадже прямо в лоб. Лицо его залило кровью, и парнишка в испуге бросился бежать. Караджа попытался догнать его, швырнул один камень, другой, но кровь заливала ему глаза, он промахивался. Тогда Караджа наклонился, взял горсть конского навоза и приложил к ране. Присел на корточки, свободной рукой сорвал пучок травы и отер лицо.
- Зачем ты навозом? - сказал я. - Пойдем, мама тебе йодом помажет.
- Что это - йод? - Караджа искоса поглядел на меня.
- Лекарство.
- Не нужно мне твоего лекарства! Ты только никому ни слова, понял?
- Но почему?
- Сказано, не говорить, и заткнись!
Мы спустились к Ослиному роднику. Искрящаяся под утренним солнцем вода, выбиваясь из-под скалы, струилась на камни и текла дальше средь зарослей дикой мяты и борщевика. Караджа отбросил в сторону навоз, ледяной водой смыл с лица кровь, и по узенькой крутой тропке мы направились к стойбищу. Караджа то и дело наклонялся и срывал щавель, ел и угощал меня мне уже успела понравиться эта кисловатая травка.
Проходя мимо кибитки Ахмедали, я увидел, что тот сидит и чистит револьвер. Тут же примостился Хайнамаз, перебрасываясь шуточками с Ахмедали, он шил чарыки из бычьей кожи.
Хайнамаз был самым бедным человеком и первым весельчаком в селе. Впоследствии Ахмедали не раз сажал меня на слепого коня Хайнамаза, а тот, не обращая на меня никакого внимания, спокойно продолжал пастись...
- Ну? - Ахмедали улыбнулся мне. - Видал, как я у твоего дяди бинокль выиграл?
- А ты будешь сегодня еще есть? - спросил я.
Ахмедали и Хайнамаз расхохотались.
- А почему бы и нет? - улыбаясь, спросил Ахмедали. И крикнул жене, с вязаньем сидевшем у входа в кибитку: - Принеси-ка ребенку сливок.
И тут вдруг раздался выстрел, пороховой дым заполнил кибитку и долго ничего не было видно.
- Хм... - услышал я спокойный голос Хайнамаза, - похоже, ты в меня угодил. - Он встал и, держась обеими руками за живот, вышел наружу.
Собрались люди. Подошел дядя Айваз.
- Ну-ка убери руки! - приказал он Хайнамазу. Осмотрел рану, махнул рукой. - Пустяки кожу поцарапала...
Все сразу стали подтрунивать над Хайнамазом.
- Вот, Ахмедали! Пробил человеку живот, теперь ни вода, ни что другое держаться не будет!...
Хайнамаз тоже не казался обеспокоенным. Послал только жену за старой Баллы, чтоб приложила бальзам к ране.
Хайнамаз ушел к себе, и тут вдруг мама, оглядев меня, воскликнула в ужасе:
- Глядите! Пуля ему пиджак пробила!
И правда, на поле моего расстегнутого пиджачка зияла дыра.
- Не смей по чужим кибиткам шастать! - набросился на меня отец. Я испуганно втянул голову в плечи.
- Нечего ребенка пугать! - строго сказала бабушка Сакина. - Слава богу, цел. - Поцеловала меня, прижала к себе. - Бабушка Сакина в честь тебя барашка зарежет!...
Теперь все толпились вокруг меня, женщины громко ахали, хотя я был цел и невредим. Бабушка Фатьма водила вокруг моей головы серебряной монетой и что-то бормотала себе под нос.
Мне было совестно, что все бросили раненого Хайнамаза и хлопочут вокруг меня, хотя я жив и здоров. Я застеснялся, выскользнул из толпы и убежал к Карадже. Тот окапывал рвом кибитку, чтоб во время дождя вода не затекала внутрь.
- Смотри, Караджа! - я с гордостью показал ему простреленную полу.
Мальчик мельком взглянул на мой пиджак.
- Матери дашь, заштопает...
Потом, оглядевшись по сторонам, спросил шепотом:
- У нее ножницы есть?
- Ножницы? Есть. А зачем тебе?
- Поди возьми потихоньку, - сказал он, не отвечая на мой вопрос, потом положишь обратно!
- А на что тебе ножницы? - повторил я.
- Увидишь.
Мы шли по узкой извилистой тропинке, подымаясь в гору: до того места, где пасся табун, было довольно далеко. Настороженно оглядевшись по сторонам, Караджа подкрался сзади к одному из коней, ножницами отхватил от его хвоста пук волос и бегом кинулся обратно. Я - за ним.
Только когда мы обогнули гору, Караджа зашел за камни и сел. Я плюхнулся рядом.
- Зачем ты., а? - спросил я, с трудом переводя дух. - Чего бежал?
- Чего бежал!... Да Имамверди, если б увидел, из ружья пальнул бы. Он бешеный!...
- А чего ты отрезал его коню хвост?
- Силок сплету, - ответил Караджа, разбирая конские волосы на пучочки по несколько волосинок. - Буду тебе куропаток ловить, их здесь полно!
- Правда? - обрадовался я.
Караджа ничего не ответил. Он сплел силок, вбил в землю два колышка, привязал к ним силок, достал из кармана горсть хлебных крошек и насыпал их между петлями. И тут мы услыхали голос моего отца, отец звал меня. Караджа только мрачно взглянул в его сторону, а я вскочил и побежал к отцу.