Все Раины подруги по гидрометеостанции стриглись коротко, как стригутся в Мурманске, не говоря уже о столице, а она все еще таскает старомодные косы. Якорный — ведь не медвежий угол, где можно ходить как попало и в чем попало…
И в один из тихих майских дней все семейство опять махало рейдовому катеру.
Он увозил на рейсовый пароход Раю с ее невообразимыми волосами, в ее устаревшей, длинной юбке и по-провинциальному пестрой кофточке.
В последнюю секунду, когда дочь подняла ногу, чтоб ступить на катер, мать — в который уже раз! — шепнула, чтоб одумалась — на пароходе много будет времени, — стоит ли стричься, как овечка…
— Наган купи, — крикнул вслед Васек, — и пять коробочек пистонов!
— И про книги не забудь, про книги! — перекрикивая стук мотора, басом рявкнул Валерий, давший сестре уйму поручений.
Один Иван Тополь, дежуривший сегодня на причале, вооруженный — при армейском ноже и пистолете-автомате, — не сказал Рае ни слова, а только помахал рукой. И сделал он это малозаметно и быстро, потому что находился при исполнении служебных обязанностей. Но улыбка, все время не сходившая с его лица, как ни старался он согнать ее, была не очень служебная и мало вязалась с холодной сталью оружия.
Рая вернулась через неделю — короткий отпуск в счет внеочередных дежурств кончился, и, глянув на нее, мать засмеялась, а потом заплакала. Коротенькая юбочка, коротенькие волосы, открытые туфельки…
— Овечка, одно слово — овечка. — Мать покачала головой, оглядывая со всех сторон дочь. — Как ходить-то стали… В наше время все шили подлинней да позакрытей…
— Стильной девочкой стала твоя дочка, столичной — будь здоров! — сказал Валерий.
Он углубился в привезенные ею книги, а Васек, до зубов вооруженный купленным Раей оружием — тупоносым браунингом и наганом, носился по дому, заряжал пистонами, палил, и в комнатах пахло жженой серой. Потом боевые действия развернулись на улице. Играя в пограничников, он охотился за нарушителями — овечками и козами, занимал оборону за каким-нибудь бревном и героически отстреливался от врагов…
Валерий все время упорно думал о чем-то.
Близились летние каникулы, экзамены он сдавал хорошо, готовился мало, а домой приносил почти одни пятерки. Даже находил время читать. Валяясь на койке, сплетая и расплетая ноги, проглатывал книгу за книгой, потом ложился, закладывал за голову кулаки и о чем-то размышлял.
Однажды он подозвал Юрку и усадил в ногах.
— О чем ты думаешь сейчас? — Валерий пристально глядел на Юрку.
— Ни о чем.
— Совсем-совсем?
— Ну да.
— И плохо. Я давно приглядываюсь к людям и заранее могу сказать, что из кого получится. Взят;, хотя бы отца и его братьев. Дальше всех шагнул дядя Ваня. Почему? Что он, особенно умней отца или дяди Феди? Не сказал бы. В нем просто тверже костяк, воля крепче. Он знал, чего хотел, и достиг всего. Наш отец хороший моряк. Железный. Я видел, как слушаются его на сейнере. Прекрасно знает район лова, навигационные приборы. С закрытыми глазами приведет сейнер в Якорную. Но и все. Дальше этого суденышка он не шагнет. Больше ему ничего и не нужно. Так и проживет всю жизнь у этих дедовских берегов, а потом уйдет на пенсию и, подобно своему бате, будет похрустывать на печи косточками, рассказывать байки своим внукам… — Тут Валерий улыбнулся. — Твоим, Юрка, ребятам…
— А может, твоим! До моих еще далеко.
— Нет, только не моим. — Валерий резким движением головы откинул назад волосы. — Моих тут не будет. Хватит того, что прожил здесь шестнадцать лет…
— А я, думаешь, навсегда отдал здесь якоря?
Валерий зевнул, потянулся и закрыл глаза.
— А вот меня вы не знаете. Вот ни на столечко. Я из тех, которые выбиваются. Я еще удивлю вас. И не только вас. Я…
— Отстань, — сказал Юрка, — ты мне надоел.
У него и вправду голова разболелась от всех этих разговоров.
— Ну иди, иди. — Валерий засмеялся. — Там тебя дети ждут, дружки твои…
Юрка рассердился, вышел и в дверях столкнулся с отцом. Отец только что был в райкоме партии. Он был не в себе.
Отстающий сейнер, куда поставили его капитаном, опять оказался в пролове — недобрал десять центнеров рыбы. И вот, разъяренный, он пошел в райком партии жаловаться и требовать вернуть ему его корабль.
Никто не знает, о чем говорил с отцом первый секретарь — сам он об этом молчал, — но, столкнувшись с Юркой в дверях, он едва не обрушил на его голову весь свой гнев:
— Чего без пальта ходишь? Некому в больницу бегать…