Она впервые заговорила о самом горьком для себя, самом страшном. Валентина затаила дыхание — только бы не спугнуть, не оскорбить словом, движением то, что рвется из наболевшего сердца тети Даши. О дочери она не говорит. Ни с кем. Никогда.
— Моя-то Ниночка була бы вже такая, як вы, — печально произнесла хозяйка. — Яблоня — ее одногодка, — кивнула на одиноко стоящее под окном дерево. — Як родилась Ниночка, муж яблоньку посадил. Умести росли. У нас немецкий офицер стоял, картошку любил печеную. Денщик и облюбовал яблоню, в корнях ее костер жег. Сначала яблоню пожгли, потом Нину, доченьку мою…
— Тетя Даша, родная, не надо! — кинулась к ней Валентина, показалось, хозяйка упадет сейчас прямо в эту вязкую жижу, закричит, забьется… Тетя Даша смахнула рукой слезы, заторопилась:
— Ой, что это я, так и до вечера не управлюсь, — и, невидяще глядя перед собой, пошла по кругу.
Усталая, пришла Валентина в редакцию. Не успела осмотреть лежащие на столе газеты, позвонил Владимир:
— Читала? Нам, пешеходам, дали крылья! — закричал восторженно. — Домой не жди, еду в колхозы!
Послышался щелчок — Владимир бросил трубку на рычаг. Валентина мысленно увидела, как он поспешно надевает плащ, торопится к машине. Волнение мужа было близко и понятно ей — во всех газетах было опубликовано постановление Пленума.
13
…В чистой теплой комнате, за накрытым новой скатертью столом, с кипящим посередине его чайником, сидели они, все трое, незваные гости, ждали хозяйку. Она вошла неслышно — даже снег не проскрипел за окном под валенками, молча встала у порога, чужими глазами оглядела накрытую новым одеялом кровать, окно с новой занавеской, самодельный Аленин абажурчик на лампе — осталась материя от занавески… Бесцветным голосом, словно обращаясь к совершенно незнакомым людям, сказала:
— Здравствуйте.
Прошла в угол, к своему чемоданчику, поставила сапоги. Подумав, опрокинула набок чемоданчик, села на него…
— Чай пьете? Такой красивый чайник…
— Это вам подарок, Света, к новоселью, — разбежалась к ней весело Алена. — Вставайте. Или, верней, присаживайтесь ближе, я уже налила вам. Давайте знакомиться, я — Алена. Мама столько о вас рассказывала! — Она говорила, а У Валентины сжималось сердце, чувствовала же, что ничего не нужно делать, Алене простительно — без спроса, на «ура», но ей, Валентине…
Света, будто неживая, послушно подвинулась вместе с чемоданом к столу. Уронила, глядя мимо Валентины:
— Какие вы, старые учителя, педанты… Непременно чтоб все по-вашему.
— Так уж вышло, Света, — расстроенно сказала Валентина. — Думали, обрадуем… — Она сама понимала: зря они вторглись в заповедный мир Светиного дома. Если уж тут, у себя, она не смогла укрыться от посторонней воли… Припомнился голос Светы, читавшей тогда на уроке: «…и было душно в ущелье темном, и пахло гнилью. О, если б в небо хоть раз подняться!»… Самой хотелось подняться, без подставок и подсказок. Ах, зря, зря!.. И физик, почувствовав беду, поник, лишь Алена, словно ничего не замечая, оживленно болтала, подливая чай в кружки, потчуя Валентину, Ванечку, прихлебывая сама:
— Представьте, Света, мама начинала когда-то почти как вы! Я тоже хочу начать ни с чего, мы с Олегом решили проситься в самую отдаленную больницу! У нас многие боятся уехать от мам, вообще всего боятся — забот, труда. Я хочу, чтобы недалеко от мамы, чтобы можно было к ней в выходной, в праздник, но самостоятельно! По-моему, единственное счастье для человека — делать нужное самостоятельно!
Посидев немного — нельзя же было так сразу встать и уйти, хоть хозяйка и молчала неприязненно, — они стали собираться. Света не пыталась их задержать, вообще не сделала ни одного движения. Сидела на хрупком чемоданчике, в синем своем спортивном костюме, который, видимо, служил ей и домашней одеждой, в тети Таниных валенках, светлые волосы прямыми прядями разметались по плечам, глаза, огромные, невидящие, уперлись в какую-то одной ей заметную точку на белой стене.
— Быть может, к нам пойдем, Света? — сказала Валентина, мучаясь тем, как неладно все вышло. — Утром муж отвезет на машине…
— Нет, — покачала головой девушка. — Спасибо вам. За все. Я тут пока… До свиданья. Спасибо.
Они вышли в ранние синие сумерки. Алена, выпорхнувшая первой, задумчиво стояла возле своей пары лыж.
— Мне, наверное, лучше остаться, мама, — сказала она. — Нехорошо с твоей Светой.
— Где ты останешься? У кого?
— У тети Тани. Или у твоей Шулейко, ты говорила, рядом живет.