Она постелила, легла. Внизу монотонно хлопала дверь, по всему дому катились шумы и шорохи. На чердаке что-то гулко, ударилось, прошелестело, крыша затряслась, застучала железом. Валентинка сжалась в комок от ожидания чего-то страшного… Между порывами ветра в доме водворялась настороженная тишина. Она пробралась и в растревоженное сердце Валентинки, убаюкала, укачала в глубоком сне.
Утро брызнуло в окна солнцем, развеяв недавние страхи. Валентинка быстро умылась, доела пайковый — еще городской — хлеб, надела единственное свое приличное платье.
Сойдя с небольшого, в три ступени крыльца, Валентинка увидела все Взгорье: старый помещичий дом с мансардой, где ее поселили, за ним роща из могучих лип и берез. Напротив, на другом конце двора, белела свежими бревнами семилетка. Справа еще домик… Кругом, насколько охватит глаз, снежные поля с кромкой лесов у горизонта.
От морозного воздуха зашлось дыхание, она побежала. Лишь вскочив на крыльцо семилетки, поняла, что бегать ей теперь неудобно: вон сколько ребячьих носов прилипли к окнам!
В коридоре толпились ученики, какая-то девочка указала Валентинке, где учительская. С бьющимся от волнения сердцем Валентинка вошла. Учителя — кто сидел, проверяя тетради, кто стоял, разговаривая, — обернулись к ней. Она шагнула было к плотному, гривастому, с насмешливым властным взглядом блондину — господи, неужели директор? Но из-за стола выдвинулся худой, носатый, в дымчатых роговых очках.
— Вы Горячева? Чекмарев, — сунул жесткую руку. — Ну что ж, приступайте к работе. Екатерина Васильевна, покажите товарищу класс. Я подойду позже.
Розовощекая толстушка в платье с такими высокими ватными плечами, что оно делало ее почти квадратной, готовно представилась Валентинке:
— Васарина, Катя. Товарищи, у кого журнал второго и четвертого? А, вот, на столе… Идемте. Начальные классы в старом доме.
Теперь и старый дом гудел от детского топота. Завидев учительниц, ребята притихли, во все глаза принялись разглядывать Валентинку. У крайней, разрисованной мелом двери Катя остановилась:
— Это класс Анны Сергеевны, проходной. Ваш — за ним. Ну, ни пуха ни пера, — и пошла к выходу, добавив: — Я преподаю историю.
Из комнатушки напротив вышла пожилая техничка, затрясла звонком. Ребятня толпой ринулась в классы. Валентинка растерянно прижалась к стене.
— Затолкли? — сочувственно сказала техничка. — Они, озорники, кого хошь затолкут. Вы заходите, не бойтесь.
Валентинка нерешительно шагнула через порог. Сколько за партами детей, и все шумят, смеются! У печи грели спины девочки; какой-то вихрастый мальчуган деловито тузил другого, поменьше.
— А ну, прекратите, — строго сказала Валентинка и похолодела: вдруг не послушаются, что тогда? Но вихрастый спокойно выпустил маленького, сел за парту. Малыш, подтягивая помочи серых латаных штанишек, сел, к удивлению Валентинки, рядом с вихрастым.
Ей стало весело. Улыбаюсь, открыла дверь в соседнюю комнату: что-то ждет там? Класс дружно встал ей навстречу. Крышки парт как одна поднялись и хлопнули. Валентинка с интересом оглядела детей: почти все мальчишки. И крышками стучат нарочно, испытывают. Вон у одного не закрывается крышка, заело. Дергает, покраснел весь, а сам и так рыжий, будто окунули в разведенную глину.
Она подошла, слегка подтолкнула навес. Крышка плавно легла на свое место.
— Уметь надо, — улыбнулась Валентинка ученику.
Тот шмыгнул носом и вдруг, выхватив из парты бумажного голубя, обмакнул его в чернильницу и метнул прямо в потолок. Белизну потолка прочертили фиолетовые брызги. Тотчас о классную доску шлепнулся пущенный из рогатки бумажный шарик. Ребята настороженно глядели на Валентинку, а рыжий, развалясь на парте, словно не замечал ее больше.
— Вижу, вы веселый народ, — спокойно сказала Валентинка, хотя внутри у нее все дрожало от напряжения. — Значит, будем веселиться вместе. Мне что прикажете? Может, сплясать? — И, видя, что ученики удивленно замерли, открыла журнал. — Давайте знакомиться. Меня зовут Валентина Михайловна, — сама улыбнулась непривычно длинному своему имени. — Я буду называть фамилии. Прошу вставать и отвечать «есть».
Они вставали и отвечали, каждый по-своему. Рыжий упрямец, Толя Куваев, еле выдавил «есть» сквозь плотно сжатые губы. Самый большой мальчик в классе, Юра Волков, угрюмый, давно не стриженный, лишь приподнялся, как бы говоря: и этого хватит. Шатохин Леша, на удивление курносый и щупленький, крикнул пискливо: «Есть!», но с места не встал.