Я останавливаюсь перед своей дверью. Она не заперта и распахнута настежь. Этому чуваку лучше не появляться в моей комнате без моего присутствия. Не люблю, когда кто-то заходит туда, чтобы поглазеть на мою коллекцию. Я не беспокоюсь о том, что кто-то украдет ее, я беспокоюсь о том, что кто-то испортит его и повредит что-нибудь из моих сокровищ. Некоторые хрупкие, как, блядь, например, Ван Гог. Многие из них мертвы дольше, чем живут эти люди.
Я открываю дверь, и он выглядит таким же удивленным, как и я. Он стоит на стремянке, его высокое тело тянется вверх, пока он красит маленький уголок, где потолок соединяется со стеной. Увидев меня, он оступается и размазывает серую краску по потолку, затем выругивается и удерживает равновесие, чтобы не упасть.
— Я думал, ты ушла, — говорит он.
Его грудь вздымается, когда он смотрит на серую краску, запятнавшую белый потолок, который он уже закончил.
— Пиздец.
— Да, я уже вернулась. Если бы я знала, что ты сегодня занимаешься моей комнатой, я бы и не уходила.
— Боишься, что украду твою маленькую мерзкую коллекцию? — спрашивает он, раздраженно фыркнув, одновременно вытирая руку о штаны.
Усмехнувшись, я достаю из сумки хрупкий птичий череп и кладу его на колпачок темного флакона моих духов. Флакон выполнен в виде черепа, а на этикетке – еще одно изображение великолепной смерти. Я ими не пользуюсь, – аромат очень цветочный и сильный, но флакон был слишком красив, чтобы упустить его. Из носовой полости птичьего черепа всё еще торчит маленькая веточка с единственным листочком. Ветка и листик скоро сгниют и сольются с черепом, так что я оставляю их на месте.
Я роняю сумку на пол, и она ударяется с таким глухим стуком, что он подпрыгивает. Я сажусь на кровать и смотрю на странного чувака, который впадает в панику из-за небольшого недоразумения с краской. Он продолжает тереть кисточкой снова и снова, но ничего не получается.
— Ты можешь уйти? — спрашивает он.
—Нет, это моя комната.
Он кладет кисть на стремянку.
— Я не могу работать, когда рядом люди.
— Почему? Ты что, не хочешь, чтобы люди увидели, что у тебя нервный срыв из-за какой-то краски на потолке?
— Иди на хуй, — рявкает он, и его слова вызывают у меня улыбку.
Я не ухожу, а просто откидываюсь на спинку кровати и прислоняюсь спиной к одной из непокрашенных стен.
— Так профессионально.
Он спускается, подходит ко мне и протягивает покрытую краской руку к моему горлу, прижимая меня к стене.
— Лучше не связывайся со мной, косточка.
Моя немедленная реакция на то, что он прикоснулся ко мне, – это поднять колено и ударить ему прямо в живот. Он со стоном отпускает меня, затем хватается руками за спинку кровати, втягивает живот, и делает глубокий, раздраженный вдох. Его глаза полны злобы, будто он хочет убить меня семью разными способами и разложить по частям на комоде вместе с остальными моими жуткими вещицами.
— Пошел ты на хуй, придурок, — говорю я.
Я встаю и иду к стремянке. Взбираюсь по ступенькам и хватаю кисточку, покрытую красивой серой краской. Его глаза расширяются, и он открывает рот, чтобы наорать на меня, но я провожу кистью над головой и еще больше порчу его идеально белый потолок, прежде чем он успевает произнести хоть слово.
Она не сделала этого. Она не могла просто взять, блядь, и сделать это. Из-за того, что я практически довел всё до совершенства, пока она не вмешалась, – мое зрение затуманивается красным. А если точнее, – я представляю, как перепиливаю ей горло этим гребаным шпателем, пока рука, сжимающая мою кисть, не обмякнет и не перестанет двигаться.
Давненько у меня не возникали мысли об убийстве, но в последнее время они всё чаще приходят мне в голову. Я уже начал думать, что перерос это. Они стали настолько далекими, что я задумался, не были ли они галлюцинациями с самого начала.
Но вот я здесь, снова мысленно совершаю жестокое убийство.
Я взбираюсь на стремянку, и мы боремся за контроль. Она пытается бить меня ногами, а я пытаюсь стянуть ее вниз. Из ее горла вырываются сдавленные звуки, пока мы деремся. В конце концов я хватаю ее за руку и опускаю на нижнюю ступеньку. Ее ноги проскальзывают между моими, а ее задница ударяется о ступеньку выше. В тот момент, когда она оказывается там, ее лицо приобретает свирепый вид, и я понимаю, что она собирается ударить меня по яйцам. Я прижимаю ее своим телом, чтобы она не смогла поднять ногу. Не выпуская кисть из рук, она взмахивает рукой, и на мою рубашку падает клякса серой краски, прежде чем она проводит кистью прямо по моему гребаному лицу. Когда холодная, липкая краска прилипает к моей коже, я хватаю ее за запястье и завожу ей за спину. Лестница раскачивается, и банка с краской опрокидывается набок, проливая краску водопадом на пол.