— Ты не ответила, — говорю я, наблюдая за тем, как ее язык поглощает мое творение. — Почему ты делаешь это для меня после того, как я поступил с тобой прошлой ночью?
Она вытирает слюну и кровь с подбородка, прежде чем сглотнуть.
— Потому что ты не ушел. Ты решил остаться со мной после.
Он заходит в мою комнату и старается не смотреть на стены, как будто боится увидеть, что я снова что-то с ними сделала. В этот раз, я ничего не делала. После того как он вместе со мной закрасил тот участок, я не чувствую необходимости снова всё портить.
Он снимает рюкзак и расстегивает на нем молнию. Пятна засохшей краски покрывают его потрепанную временем ткань, так же, как и его свитер. Достав Ван Гога, он кладет его на ладонь. Мои глаза загораются. Я почти так же взволнована, как в тот день, когда впервые взяла его с полки на распродаже. Его шерсть выглядит немного взъерошенной из-за того, что его таскали в сумке, а пятно серой краски окрашивает белое брюшко, но все его хрупкие конечности на месте. Слава богу, потому что, если бы с Ван Гогом что-то случилось, я бы никогда не простила себе, что даже заговорила с человеком, который уничтожил мою белку.
Я протягиваю руки к своему драгоценному питомцу, но Далтон снова поднимает его над головой. Бросившись на него, я впиваюсь ногтями в его тело, оставляя царапины на руках, в попытке добраться до Ван Гога.
— Отдай его, Далтон! — раздраженно говорю я, повышая голос. Я подпрыгиваю, пытаясь взобраться на него, как на турник, чтобы забрать свою гребаную белку.
— Нет, пока ты не расскажешь мне, что случилось с тобой в ту ночь, когда я тебя подвез, — мягкая и размеренная манера его речи застает меня врасплох. Почему это так важно для него? Он тоже использовал меня. Не так, как другие, но то, что он не заставил меня истекать кровью, не означает, что он не сделал ничего плохого. Просто мне легче простить его, потому что после всего, он лег со мной и обнял.
Мои глаза сужаются.
— Какое это имеет отношение к делу?
— Потому что я не могу перестать думать об этом. Что с тобой случилось?
Я вздыхаю.
— Какой-то парень подобрал меня и пытался убить.
Его свободная рука скользит по внутренней стороне моего бедра.
— Но это не всё, ведь так? Что он с тобой сделал?
Я опускаю взгляд, чувствуя, как во мне закипает стыд. Почему-то именно я всегда испытываю чувство стыда и вины, в то время как насильники живут своей повседневной жизнью как ни в чем не бывало. Как их поступки могут разрушительно сказываться на мне, в то время, когда им всё равно?
— Он изнасиловал меня.
Встретившись вновь с ним взглядом, я замечаю, как в них мелькает гнев. С его губ срывается резкий вздох, и он крепче сжимает мое бедро. Он наклоняется, приближаясь к моему уху и шепчет:
— Я хотел вылизать тебя дочиста той ночью, косточка. Хотел заставить тебя забыть обо всём, что произошло.
От его слов у меня по телу пробегает дрожь. Этот чувак реально считает, что вылизав меня, мне станет лучше. Он даже не представляет, насколько я сломлена.
Он опускает руки и кладет Ван Гога на мои ладони. Я прижимаю белку к груди, благодарная за то, что моя любимая вещь в целости и сохранности.
—Спасибо, — говорю я, и снова перевожу взгляд на Далтона. — Я всё еще не понимаю, почему ты так хотел узнать, что со мной случилось. Мы всё равно ничего не можем с этим поделать. Полиция будет считать меня очередной наркоманкой.
Я несу Ван Гога к комоду и ставлю на его законное место.
— К тому же, — говорю я со вздохом, — мы вряд ли сможем найти этого парня снова, таких, как он, миллионы. Ты сам сегодня в этом убедился.
Далтон отводит глаза в сторону, и я вижу, как в его голове крутятся шестеренки.
— Мы не можем наказать человека, который сделал это с тобой, но, возможно, мы сможем отомстить по-своему, — наконец произносит он.
Мои глаза округляются.
— Что ты имеешь в виду?
— Сегодня Хэллоуин.
— И?
— Давай отпразднуем его, — поясняет он, и его глаза загораются дьявольским блеском.
— Типа… убийства? — смеюсь я. — За кого ты нас принимаешь?
Далтон пожимает плечами.
— Чудаки. Ненормальные. Уроды.
На моих губах появляется улыбка. Он не ошибся. Вместо того чтобы обидеться, я чувствую почти восторг от того, что нашелся еще кто-то, кто понимает, каково это быть не таким как все. Раньше меня не посещали мысли об убийстве, во всяком случае, не всерьез, но его идея зажгла что-то в моем мозгу. Как будто он только что поднес спичку к фитилю во мне, и я не прочь оставить после себя немного разрушений, когда взорвусь.
Я вырываюсь из его объятий и иду к своему шкафу. Петли скрипят, когда я открываю дверцу, затем достаю две черные маски с верхних полок. На каждом глазу красуется большой фиолетовый крест, а рты зашиты толстой черной бечевкой. Маски представляют собой смесь ужасного и милого. Я купила их несколько недель назад, потому что решила, что они мне понадобятся, пока я буду заниматься всякой херней в одиночку во время очередного наркотического опьянения. Я купила две, потому что знала, что, скорее всего, потеряю одну во время своих диких приключений. Как круто вышло. Это почти судьба.