Я вырезал улыбающееся тыквенное лицо на его брюхе.
Немного небрежно, наверное, но то, что я крашу стены, не означает, что я художник. Мои губы растягиваются в игривой улыбке.
— Это тыква.
Ее улыбка разделяет мою, когда она подходит ближе, чтобы оценить мое творчество. Я продолжаю мучить его, пока его челюсть не начинает отвисать, а голова не падает вперед. Он висит на краю пропасти, и я готов столкнуть его туда. Отрезаю ему ухо, и это становится последней каплей, которая уносит его жизнь. Остатки веселья исчезают, когда его грудь замирает.
Но не Рейна. Она смотрит на меня так, будто веселье только начинается. Насколько я могу судить, его последний вздох только что прошелся по ее киске. Я повеселился, и теперь ее очередь придумать какую-нибудь извращенную игру, чтобы феерично завершить эту ночь.
На ее лице появляется садистское выражение. Она подходит, вырывает ухо из моей руки и прячет его в карман, прежде чем схватить нож. Садится верхом на колени Шона и распарывает его джинсы.
— У нас больше не будет секса втроем, косточка, — говорю я ей твердо, потому что он, блядь, слишком молод – да еб вашу мать он не дорос до таких развлечений.
— Я не хочу секса втроем, Далтон, — говорит она, напрягаясь, когда немного стягивает вниз его джинсы. Отвратительные хлюпающие звуки доносятся оттуда, где ее руки возятся с чем-то на его коленях. Только когда она опускается на пятки, я вижу, что у нее в руках.
Это его гребаный член.
Сначала я думаю, что она собирается трахнуть им себя, что, честно говоря, не приводит меня в ужас так сильно, как я думал. Вместо этого она закусывает губу и начинает потрошить эту штуку. «Потрошить» – возможно, не совсем подходящее слово, но оно идеально описывает ее действия. Рейна сдирает с него кожу. От вида того, что находится внутри члена, такого же органа, как и у меня, мой желудок скручивается узлом. Этого никто не должен видеть.
Она поворачивается и смотрит на меня, лоскут вялой кожи свисает с ее пальцев.
— Я хочу, чтобы ты его «надел», — говорит она. Интенсивность ее взгляда прожигает меня насквозь.
— Э-э, что? — спрашиваю я, хоть, блядь, и боюсь, услышать, что она имеет в виду. То, что она сказала, мне очень не нравится.
Она растягивает кожу между обеими руками.
— Я хочу, чтобы ты трахал меня этим членом. Надень кожу его члена на себя.
Да, ее объяснение гораздо хуже. Намного хуже.
Я качаю головой.
— Я не буду носить кожу другого мужчины, косточка, — мой голос – определение твердости, в отличие от члена в ее руках.
Она встает и спускает джинсы до колен.
— Тогда просто засунь его в меня. Мне нужно это почувствовать.
Я больной, и еще какой, но она начинает меня беспокоить. Я трахал сердце ради нее. Трахал с ней труп. Но я должен где-то провести черту, прямо здесь. Я не стану надевать чужую кожу на себя, как гребаный Буффало Билл7. Она подняла планку своей ебанутости, до неизведанных пределов. Туда, куда сам Дьявол отказался бы соваться.
Она трет кожу о свою киску, и когда закусывает губу и стонет, это заставляет мой охваченный ужасом член ожить. Чем больше она ласкает себя этой «штукой», тем труднее мне сдерживаться. Я хочу быть тем, кто доставит ей удовольствие.
Линия, которую я провел, начинает исчезать. Она прекрасный манипулятор, – надо отдать ей должное, и она знает, как заставить меня делать то, что она хочет.
Ладно, я надену эту хренову штуку.
Я поднимаюсь на ноги и подхожу к ней. Медленно, с отвратительным эротизмом, она натягивает кожу чужого члена на мою длину, как жуткий презерватив. Я едва не кончаю от теплых, липких внутренностей, когда они окружают и сжимают меня, и мне это пиздец не нравится. Я опускаю взгляд на чудовище между моих ног. Несмотря на то, что кожа принимает форму моего члена, он, блядь, точно не похож на мой. И это не мой член. На мне чужой гребаный хуй.
Я разворачиваю Рейну к себе спиной, и в данный момент, похоже, мне нравятся презервативы из натуральной кожи. Я приподнимаю маску настолько, чтобы прикоснуться губами к ее шее, и она упирается в меня своей попкой. Эта девушка такая ненасытная. Я обхватываю одной рукой основание отрезанной плоти, а другой прижимаю ее к себе, пока толкаюсь в нее. Я думал, что мне нравится ощущать кровь, обволакивающую мой член, но сейчас, когда ее жар сжимает меня, я погружаюсь в чистое блаженство. Не могу поверить, что я боролся с этим.
Даже если бы это обрекло меня на вечные муки в Аду при следующем вдохе, я бы засунул этот член в рот Богу, если бы это означало, что я смогу испытать эти ощущения снова. Оно того стоит.