Алексей дернулся, точно от удара.
— Настя! Замолчи! — Он ладонью закрыл ее губы, другой рукой обхватит за талию, притянул к себе. — Замолчи сейчас же. Не смей так говорить. Я же… я мизинца твоего не стою, как ты не понимаешь?
Ася опустила голову ему на плечо, закрыла глаза. Почему сейчас, в эту минуту, нельзя умереть? Просто взять и перестать дышать, чтобы никогда больше не разлучаться, всегда быть рядом, чувствовать касание его рук.
— Настенька, девочка моя, — Алексей целовал ее лицо, глаза, волосы, голос его срывался, — ты… ты для меня все. Понимаешь, все на свете. Какой я дурак — сам с собой разобраться не могу, тебя мучаю. Это как замкнутый круг, Настя: чем ты ко мне лучше, тем я себе хуже кажусь, иногда так бы и убил, до того противно. Говорю тебе такие вещи, самого потом ужас берет. Зачем говорю — не знаю, ей-богу, Насть, не знаю. — Он помолчал немного, потом прибавил тише и глуше: — Потому не звонил. Маялся без тебя, а не звонил, думал, может, ты пересилишь себя, переболеешь. Чтоб как лучше для тебя было, чтоб ты жила нормально… без меня. Ты ж нормальная, Настя, это я придурок!
Она грустно улыбнулась.
— Ты действительно придурок. Мне не нужно, как лучше, мне нужен ты. Только ты, и никто больше. Я правду говорю.
— Верю. — Он вздохнул и вдруг усмехнулся: — Слушай, мы как преступники с тобой. Тянет на одно и то же место. Ты ведь… не случайно сюда пришла?
— Нет, конечно.
— Ну и я тоже.
Они ещё постояли, молча, тесно прижавшись друг к другу. Стремительно спускались сумерки, в темноте белела стена, освещаемая желтоватым светом фонарей.
Алексей рассеянно дотронулся пальцами до грязно-серого, покрытого надписями бетона.
— Пойдем ко мне, Настенька. Пойдешь? — Он заглянул ей в лицо.
— Не могу, Лешенька. Муж дома, я на немножко ушла, обещала вернуться к шести.
— А завтра?
Ася согласно кивнула и тут же вспомнила про Степку и данное ему обещание.
— Нет, и завтра никак. Только послезавтра. Ничего? — Она виновато улыбнулась.
— Нет проблем, — нарочито бодро произнес Алексей, — столько ждал, могу еще подождать. Давай тогда я тебя провожу, до самого дома.
— Давай.
Они, держась за руки, дошли до остановки.
Под козырьком было пусто, лишь на самой кромке тротуара курил немолодой бородатый мужик да совсем вдалеке маячила темная женская фигура.
Алексей тоже достал сигареты, чиркнул спичкой.
— Настя, твоему сыну сколько лет?
— Через месяц будет шесть.
— Он… какой? Ну, я имею в виду, похож на кого? На мужа?
Ася пожала плечами.
— Не знаю. Наверное, на нас обоих. Волосы мои, темные, а глаза Сережины.
— А характер?
— Характер Нинюсин, — со смехом сказала Ася.
— Это ещё кто?
— Наша няня. Бывшая соседка, она теперь у нас живет, помогает по хозяйству.
Алексей кивнул и не спеша подошел к обочине. Глянул, нет ли автобуса, затем так же неторопливо вернулся обратно под козырек.
— Тебе, наверное, дома хорошо жилось. В смысле… до того, как… ну, ты понимаешь.
— Хорошо, — согласилась Ася, — только я тогда не знала, что такое «хорошо». Думала, это когда все кругом спокойно, уютно, когда каждый день предсказуем и просчитан и ничего плохого просто не может случиться по определению.
— Да ведь так оно и есть. — Он смотрел на нее с ин хересом, будто ожидая услышать нечто совершенно для себя непонятное. — Разве не этого хочет любая женщина — тепла, покоя, обеспеченного будущего.
Ася улыбнулась, тотчас вспомнив подвозившего ее на «мерсе» Аполлона.
— Ты тоже считаешь себя знатоком женской души? Одного такого я уже встречала — забавный тип.
— Какой еще тип? — тут же насторожился Алексей.
— Успокойся. Всего-навсего водитель, который подвез меня до дому после нашей ссоры. Наговорил кучу поучительных вещей про женскую натуру.
— Да нет, — Алексей пожал плечами и глубоко затянулся, — никаким знатоком я себя не считаю. Просто именно этого хотела жена. Много раз говорила, что мечтает о спокойствии, о том, чтобы быть уверенной в завтрашнем дне. Вот я и подумал…
— Все женщины разные, Леша, как, впрочем, и все мужчины. Кому-то нужно, чтобы все было распланировано заранее, а кого-то… от этого тошнит. Ты правильно сказал: я переела сладкого на всю оставшуюся жизнь. А твоей жене, наверное, сладкого досталось мало. совсем чуть-чуть.