Дина Рубина
Не оставляй меня одного (сборник)
Не оставляй меня одного
Довольно грустная комедия в двух картинах
Действующие лица:
ВАДЯ — мужчина
ВЕРА — сильная женщина
ЛЮБОВЬ — гордая женщина
ЛЮБА СТРАШНЕНЬКАЯ — просто сослуживица Вади, но готова идти за ним на край света.
МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ — Вадин дедушка, оторванный от действительности.
Картина первая
Квартира, которую снимает Вадя. Это полуподвал, поэтому, когда по двору проходят люди, в окне видны только ноги и нижняя часть туловища человека… В квартире темно… Наконец, в окне появились две пары ног — мужские и женские.
ВАДИН ГОЛОС (жалобно, умоляюще). Люцик-Люцик-Люцик-Люцик-Люцик!
Пауза. Женские ноги нетерпеливо переминаются.
Люцик-Люцик-Люцик-Люцик-Люцик!!!
ГОЛОС ЛЮБОВИ (Любы). Найдется, куда он денется… Ну, открывай…
ВАДИН ГОЛОС (страдающий). Может, он где-то рядом ходит… По мусорным свалкам, как бездомный… Люцик-Люцик-Люцик-Люцик-Люцик!!! (Пауза.) Третий день сегодня…
Открылась входная дверь. Пригибаясь, по ступенькам спустился Вадя. За его спиной в сумраке маячит Люба.
ВАДЯ. Давай руку. Понимаешь, я никогда раньше не выпускал его… Осторожно, на этот кирпич не наступи.
ЛЮБА (недоуменно). Вадя, но это какой-то подвал!
ВАДЯ. Сейчас свет включу… А позавчера он как выскочит!
Щелкнул выключатель. Тусклая лысая лампочка на длинном шнуре осветила Вадю и Любу, уста которых слились в продолжительной поцелуе.
У зрителя есть время разглядеть обстановку в квартире. Мы видим большую кухню. Низкие, сырые, со старыми подтеками потолки, в углу за газовой плитой стоит большое мусорное ведро, такое большое и переполненное, что это и не ведро даже, а нечто вроде мусорного бака. В кухне же пристроено фанерное укрытие для унитаза. Дверца в фанерном укрытии косая, осевшая, не закрывается, так что, укрыться в укрытие невозможно. Направо из кухни — дверь в комнату, которую снимает Вадя. Налево — запертая дверь в еще одну комнату. И вот за этой-то дверью постоянно, негромко и назойливо звучит радио…
Наконец, Вадя отрывается от Любы.
ВАДЯ (кричит в сторону окна). Люцик-Люцик-Люцик-Люцик!!!
ЛЮБА (оглядывается). Боже мой… что это?..
ВАДЯ. Это кухня. А там — комната.
ЛЮБА. Это… ты здесь живешь?
ВАДЯ. Миленько, правда? (Чмокает ее.) Изящненько, правда?
ЛЮБА (кивает на укрытие). А там что?
ВАДЯ. Там удобство… Достроено в более позднюю архитектурную эпоху… Конечно, разные стили, эклектика. Зато настоящий унитаз, можешь проверить…
ЛЮБА. И… сколько ты за это платишь?
ВАДЯ. Тридцать пять рэ… Даром, можно сказать, подарок судьбы…
ЛЮБА. Да, подарок…
ВАДЯ. Нет, серьезно, мне дико повезло, что здешняя бабуся гигнулась… Что ни говори — центр. Моя последняя берлога в Ясенево знаешь, сколько жрала? Полтинник! Разница?
ЛЮБА. Разница.
ВАДЯ. Ну, вот… Вдруг, узнаю, что Любкина бабуся, того… отбыла в лучший мир. Любка — это у нас в отделе, твоя тезка. Осиротевшие дети, рыдая, сдали хату одинокому порядочному джентельмену. Пока Люба замуж не выйдет. Эта пещера — ее приданное.
ЛЮБА. Думаю, она захочет остаться старой девой.
ВАДЯ. Я очень на это надеюсь, она у нас в отделе самая страшненькая.
ЛЮБА (решительно). Вадя, ты думал обо мне все это время?
ВАДЯ. Ну, Любаша, естественно (обнимает ее, помогает снять плащ). «Я верил, ты одна спасение глухой тоски по вечерам, ошибка поздняя, осенняя, причал последний, Чармиан»!
Стихи вообще Вадя читает так, что заслушаться можно — всегда проникновенно и всерьез. Очень хорошо читает стихи.
ЛЮБА (волнуясь). Знаешь, когда уже подлетали, и особенно, когда из багажного отделения к выходу шла, у меня сердце колотилось, как бешеное… думала — вдруг не встретит, вдруг — возьмет, и не придет!
ВАДЯ. Ну почему — не придет, Любаша? Мы же созвонились, на какое ты билет берешь.
ЛЮБА. Все равно, ужасно боялась… Какие-то предчувствия… Я эти два месяца, как ты уехал, Вадька, прямо чокнутая какая-то. Недавно встретила Наташку, помнишь, я тебя знакомила? Она говорит, — ну, когда жених твой приедет?.. Санька тебе привет передал… Ты что?!
ВАДЯ. Показалось — Люцик за окном мелькнул (вздыхает прерывисто). Где он ходит сейчас, мой хороший…
ЛЮБА. Вадя, посмотри мне в глаза!
ВАДЯ. Смотрю, а что?
ЛЮБА. Смотри!
ВАДЯ. Смотрю…
ЛЮБА. У тебя здесь был кто-нибудь… за эти два месяца?
ВАДЯ (нежно и насмешливо). Любовь, ты глупая баба (Целует ее). Слушай, ты ж, наверное, голодная…
ЛЮБА. Нет, я, когда волнуюсь, не могу есть… Вадь, как у тебя здесь холодно…
ВАДЯ (бодро). Да, это — минус! Эта комната, понимаешь, не отапливается… Та отапливается, но ту закрыли.
ЛЮБА. Почему?!
ВАДЯ. Потому что сдают эту…
ЛЮБА. Не понимаю…
ВАДЯ. Глупенькая ты моя! Та стоила бы дороже по причине отапливаемости.
ЛЮБА (возмущенно). Вадя, а как же зимой? Вадя, но ведь так невозможно жить! Ты замерзнешь!
ВАДЯ. Спокойно, у меня два одеяла.
ЛЮБА (волнуясь). А может быть, вызвать слесаря и что-то устроить, а, Вадя? Батарею какую-нибудь поставить быстренько… Или еще что-нибудь… Ведь ты заболеешь здесь зимой, Вадя!.. Вадь, ты что?
Вадя долгим изучающим взглядом внимательно глядит в угол, на мусорное ведро. Слышно густое жужжание мухи…
(тихо) Вадь, ты что?
ВАДЯ. Тамара… Тома…
ЛЮБА. Что?!
ВАДЯ (продолжает внимательно смотреть в угол). Муха — Тамара… Во-он, видишь, сидит… на коробке из-под пельменей… Старенькая, пенсионерка… Она одна здесь прижилась, другие передохли, здесь холодно, одна Тамара осталась… Полетает-полетает и спит…
ЛЮБА (робко). Вадя, а почему ты мусор не выносишь?
ВАДЯ. Вон опять лета-ает, лета-ает… Тамара… Я выношу… Когда очень вываливается… Ну что, накормить тебя, что ли… Заодно самому пожрать…
ЛЮБА. Вадя, иди ко мне… Обними меня… Мы так и не поздоровались по-настоящему…
ВАДЯ (обнимает ее). Так… это… Сейчас, что ли? (кивает на комнату) Холодно ж… Одеваться-раздеваться… И потом, все равно в четыре к Олегу на пьянку.
ЛЮБА. Зачем? Куда?
ВАДЯ. Я тебе говорил, у Олеговой бабы день ангела…
ЛЮБА. Ну и пусть себе… Давай одни побудем, вдвоем.
ВАДЯ. Да успеем еще… Ты же на целую неделю приехала?
ЛЮБА (усмехается). На це-лу-ю… (Прислушивается.) Музыка где-то играет…
ВАДЯ. Полоумное средство массовой информации.
ЛЮБА. Это где?
ВАДЯ. Комнату заперли, а приемник выключить забыли.
ЛЮБА. Ничего себе… Так и поет круглые сутки?
ВАДЯ. Я уже договорился с Любкой, она придет на днях, выключит… (внезапно) Любаша! Побудь здесь, я на минутку!
ЛЮБА. Ты куда, Вадя?
ВАДЯ. Я вспомнил, здесь недалеко мусорная свалка… между домами… Может, он там…
ЛЮБА. Кто?
ВАДЯ. Люцик… Что ты смотришь так?
ЛЮБА. Ничего…
ВАДЯ. Я на минутку, Любаш, ладно? Хлеб заодно куплю, вспомнил — хлеба нет.
ЛЮБА. Иди, конечно…
ВАДЯ. На минутку, а?
ЛЮБА. Иди, иди…
ВАДЯ (в дверях). Ничего, Любаш? Посидишь?..
Люба кивает, и уже за дверью слышен страдающий голос Вади «Люцик-Люцик-Люцик!» Потом он смолкает.
ЛЮБА (медленно). При-е-ха-ла…
Она встала, медленно и как-то бесцельно стала кружить по кухне, заглянула в комнату… Потом села на табурет и застыла так, уронив руки, погруженая в свои мысли… Сидела она спиной к окну, и не видела, как в окне появились подрагивающие старческие ноги в сопровождении палочки. Старичок наклонился, долго смотрел в комнату, на Любину спину, и наконец, в дверь постучали. Люба поднялась и открыла.
МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ. Голубушка, скажите, это Лесная двадцать пять? Я не ошибся? Я правильно пришел? Или не туда попал? А?
ЛЮБА. Да, а вы…
МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ. Он ясно сказал: Лесная двадцать пять, но в принципе он мог и сбрехать, это ему ничего не стоит. Ему же плевать что мы спим с валидолом в зубах. Он считает, что мы оторваны от действительности. Может быть, я и оторван от действительности, но мне все-таки хочется знать, где он обитает…