Настоящий же режиссёр спектакля был невозмутим, сидел спокойно, наблюдал за работой актёров, статистов и прочих подвернувшихся под руку товарищей.
Один из сержантов отдыхал на полу камеры рядом со своим верным «демократизатором», второй гармонично дополнял собой картину вынужденного отдыха также на полу, но только снаружи.
Тем временем онемевший Чумной всё ещё полностью отсутствовал сознанием, видимо получал всё новые и новые разряды в мозг для полного очумления! Присмотревшись, можно было предположить — думает человек, соображает! Морщившийся время от времени лоб выдавал наличие биохимических процессов, необходимых для поддержания активного функционирования организма.
Другим словом, Чумной был биологически живым, но вот в голове у него что-то там перемкнуло и запуталось, немного шумело и кружило. Всё эти факторы постоянно мешали соображать, хотя и в лучшие времена думать он был не совсем ловок. В смысле правильно думать, как нормальные люди думают. Да и чего уж там, прожил же «нормуль» до этих пор! Мозг при этом особо не напрягал всякими думами дурацкими, и ничего! Сон крепкий, аппетит хороший, ну чего честному сидельцу ещё надо?
Вот и сейчас сидит он себе мешком спокойным, глазами лупает, колоду в руке тискает, сопит и помалкивает, ждёт просветления в голове, стало быть.
Валун тем временем исчез в глубине коридора, и вскоре оттуда послышались звуки падающих тел, родной матерок, прерывающийся тут же каким-то вяканьем и хрипением. После непродолжительного затишья опять послышались звуки агрессии, только более полномасштабные, пообъёмней прежних! Горотдел пришёл в движение, явственно слышалось хлопанье дверей, топот множества ног, женский визг, звон битого стекла, грохот падающей оргтехники и, наконец, выстрелы.
— Ну, сдавай что ли, — как ни в чём не бывало по мирному предложил Оранжевый сокамернику. Чумной, поглядывая то на светлый проём открытой железной двери, то на неподвижного сержанта, без лишних возражений стал банковать.
— Мда-а-а, друже! День явно не твой! Ну да ладно, в любви повезёт! — через несколько минут этак доверительно сообщил он ошарашенному Чумному, который, естественно, проиграл. Вернее, для Чумного это как раз было неестественно!
Когда Оранжевый раскрыл карты, Чумной впал в очередной ступор, не понимая, как это произошло! Он чётко подрезал, где нужно, себе сдал беспроигрышную комбинацию, а оказалось всё наоборот! Да и насчёт любви перебор! Не любили Чумного почему-то ни соседи, ни родня, а уж про женщин вообще речи нет. Было, понимаешь, отчего помрачнеть и задуматься, вот только долго думать ему не дали. Выигравший наклонился и попросил уважаемого авторитета сделать очень даже простую вещь — врезать по мордасам от всей души тому, кто не уважит его, Чумного! Другим словом, проявивший неуважуху к столь великой личности кто-то здесь или кто-то там пущай получит сполна!
Проигравший только кивал головой в знак солидарности с вышеизложенным, да и что оставалось ему делать, карточный долг — долг чести! И, кстати сказать, разве он, Чумной, не заслуживает к себе справедливого уважения!? Пусть он в третий раз отсидит свои три-четыре года, но он не позволит всяким, понимаешь, этим проявлять к нему пренебрежительное отношение!
Дальше, правда, мысль не шла, туманилась, неясно было до конца кто эти, но кипучее желание защищать своё личное достоинство расширялось внутри, уверенно росло.
Зашевелился сержант, греющий своим телом бетонный пол камеры. Опираясь на свободную шконку Валуна, он тяжело приподнялся и сел, обхватил звенящую голову руками. Скрипнули пружины в такт покачиванию служивого подобно маятнику, видимо, так ему было легче оклематься после потрясения. Сокамерники, пока бедолага приходил в себя, вежливо молчали. Выждав приличествующую ситуации паузу, наконец, подал голос Оранжевый.
— А что, служба, не уважить ли вам хозяина этой хаты и не оказать ли ему честь сметнуть разок-другой в «стиры?».
Сержант перестал покачиваться, поднял голову. Лица, закрытого ладонями, не было видно, но сквозь раздвинутые пальцы смотрел блестящий голубой глаз.
Глаз обшарил всю камеру, осмотрел всех присутствующих, потом ладони разлепились и явили лицо во всей красе с фингалом размером с екатерининский медный пятак и окровавленным носом, смотрящим в сторону. Люди в камере были опытные, жизнью битые и много повидавшие, но с таким наглядным результатом от занятий спортом, точней боксом, ещё не сталкивались.