На его удачу, про него кто знал — забыли, да и в сумбуре последних событий было не до какого-то там арестанта! Хитролисого везунчика случайно обнаружил капитан Бурдин, он поэтапно обходил отделение, стараясь прояснить для себя картину произошедшего. Услыхал возню в дальней камере и, заглянув туда, увидел узника, зашевелившегося по причине необходимости сходить по малой нужде.
До этого капитан заглядывал в кабинеты сослуживцев, пытаясь понять и выяснить детали нападения, но общую картину из оставшихся на ногах сотрудников никто толком не смог прояснить. Несколько озадаченный он со стороны наблюдал за лихорадочной суетой медиков. Приехали сразу три бригады, они вынуждены были госпитализировать несколько сотрудников и одного бородача, ну и оказывали необходимую помощь пострадавшим менее серьёзно. Он недоумевал, как такое могло случиться, почему многие его коллеги были застигнуты врасплох, а ведь были при оружии, могли дать укорот любому супостату.
— А ты, какого рожна тут? — думая совсем о другом, проворчал Бурдин. Он узнал Гужу, в принципе, натворить этот фрукт серьёзное что-либо не в состоянии.
Насмешник, шкодяра каких мало, оттащил пару сроков несерьёзных. Вот прихватить, что плохо лежит, он, конечно, сможет, но на большее не способен.
— Здрам желам, начальник! — искренне обрадовался узник, — сними ради всего спиртного в ближайшем ларьке эти оковы с меня!
Он потряс распухшими руками в браслетах. Капитана этого он знал, тот бывал резок с беспредельщиками, но, в целом, справедлив и пользовался уважением не только у коллег, местная гопота тоже считала его правильным ментом.
— Тебя-то за что заковали? — поинтересовался Бурдин, отмыкая браслеты.
— Не поверишь, начальник, сам напросился на заковку! Может это и здоровьишко помогло сохранить, — словоохотливо пояснил Гужа.
— Сам? — покосился на него с интересом капитан. — Ну-ка рассказывай, да толково давай! Без этих шуточек твоих дурацких!
Разместились на шконках друг напротив друга в полутёмной камере, капитан даже дверь прикрыл, дабы не случилось помех, и вот один принялся подробно рассказывать про тяжёлую долю арестантскую в отсеке последнего времени, другой внимательно слушать.
Когда Гужа закончил, капитан с минуту задумчиво молчал, поднял с полу фуражки доблестных сержантов, потом дубинки, которые так и валялись забытые под ногами, положил рядом с собой.
— В общем так! Я тебя сейчас выведу, но, если ты мне гонишь…
— Да, чтоб мне кроме молока не пить два года достойнейших напитков, ежели в чём соврал, начальник! — поклялся самым святым Гужа, — всё до последнего шурупа — чистая правда!
— Ну, смотри, где тебя найти, я знаю. Пока заберись к себе в конуру и неделю не высвечивай, глядишь, ещё здоровье сохранишь хоть на какое-то время! А сейчас за мной…
В рассеянной дымке коридора они прошли мимо заляпанных йодом и зелёнкой сержантов, которые вяло брели навстречу, видимо, за своими фуражками и дубьём, привлекая внимание сослуживцев доблестными пластырями на носах.
Тем было не до посторонних отвлечений, они и внимания не обратили на двоих, спокойно идущих среди всеобщей суеты, тем более первым шёл их офицер, Гужа же, хитрец, якобы протирая лицо какой-то тряпицей, был вне досягаемости на предмет узнавания.
Бурдин, выведя его подальше на волю, остановил проезжающее мимо свободное такси, кратко переговорил с водилой и, вручив сотку, попросил отвести гражданина. Гражданин же тем временем уже забрался на заднее сиденье, довольно сопя.
У входа в отдел капитана окликнуло начальство. Оно только что вылезло из служебного «Mercedes-Benz E200» и было крайне раздражено! Не успели отдохнуть, расслабиться, понимаешь, после выволочки у городского начальства, так ведь нет! Какой-то идиот звонит им от дежурного, невнятно докладывает о нападении на отдел и, толком ничего не объяснив, отключается! Так может он, капитан Бурдин, соизволит объяснить, что здесь происходит?!