Слухи на селе разносятся моментально, о справедливой каре, постигшей обормотов, узнали быстро. Сочувствующих пострадавшим, хотя бы и притворно, не нашлось, а заведующая местной почтой, говорят, перекрестилась и пообещала поставить в церкви свечку за здравие воину, воздавшему по заслугам этим упырям!
Когда эта информация дошла до достопочтенной маман близнецов, раздались такие истошные вопли на всю ферму, что заведующий, опасаясь, как бы у коров не пропало молоко, выгнал её на улицу и велел орать где-нибудь подальше от бедных животных.
— А-ааааа! Куда органы смотрят?! Развелось бандитов разных! Обидели незаслуженно бедных сироток… а-аааааа!
Послушал местный участковый, кстати, именно он сообщил о «нападении на сироток», этот концерт и выразил общее мнение, — задевать людей не надо! Тащить всё подряд не надо! А насчёт бандитов, это точно! Прими меры, пока не поздно, а то меры приму я! Смотри, как бы сироткам этим в скором времени не загреметь вслед за старшими в места отдалённые отсюда и с климатом суровым.
Всего этого Лёнька, плотно занятый в последнее время, не знал и поэтому с интересом уставился на осветлённые «дружественными» приветствиями лица вошедших братьев.
— Слышь, ты, дробь шашнадцать… — прошепелявил лишённый зуба.
Вместо того, чтобы испугаться, попробовать гнать вон, юный хозяин павильона, на территорию которого проникли незаконно эти оккупанты, как сидел за столом, так и уткнулся в него от искреннего смеха.
У другого братца, видимо, от избытка солидарности с братухой, задергалась щека под фингалом, естественно, стало быть, заплясал и сам фингал. При виде такого мультфильма Лёньку вообще согнуло от хохота! Не на шутку взбешённые братья переглянулись, им необходимо было на ком-нибудь сорвать зло, а этот дефективный ещё и смеяться над ними посмел!
— Ну, немтырь, держись! Сейчас улыбочку сотрём, хохотальник твой заткнём…
Они стали обходить стол, приближаясь к Лёньке, как бы охватывая с двух сторон, т. е. беря в клещи, выражаясь военным языком. При этом продвигались с самым решительным видом: сжали боевые кулаки, нахмурились, глаза метали ужасные молнии, были свирепо сдвинуты брови…
— Кхе, кхе…
За спиной у нападавших раздалось деликатное покашливание. Никто из присутствующих не заметил, как в павильон зашёл Старшой. Он молча стоял и рассматривал братьев с интересом дрессировщика обезьян.
Братцы остановились и, переглянувшись, дружно развернулись к новой жертве. До этого Лёнька сидел спокойно и улыбался, но тут закрыл тетрадь и, сжав в кулаке ручку, стал подниматься.
— Во! Смотри, братка, старпер явился, — начал первый.
— Ага, жаштупаться за немаку пришёл, — в тон ответил второй.
— Всё! Нам — копец, будет бить нас нещадно, — оба дружно заржали.
Конечно, внешне вошедший не производил геройского впечатления, так, простой мужик среднего роста, с явным животиком, с очень таким мирным взглядом.
— Сваливал бы отсюда, дядя, пока ноги целы, — подходя к этому чудаку, продолжил общение первый.
— Ага! И руки тоже! И вешь твой органижм пока целый, — подхватил тему второй.
Мужичок спокойно стоял и смотрел на этих убогих, в это время за спиной у агрессоров раздалось позвякивание. Это Лёнька вооружился металлическим совком на длинной ручке. Вид у стоявшего в метре от этих уродов парня был решительный, он исподлобья рассматривал их, как бы примеряясь, с кого начать.
Наступила предбоевая пауза, Рущуки, недавно получившие хороший урок, замешкались, ощущая ещё не прошедшие последствия.
Снаружи проявилось какое-то движение, и в павильон вошёл могутный кузнец Ефим. Чуть погодя, следом протиснулись в двери его сын Егорша и мощный помощник по кузне Стёпа. Мускулатура у вошедшей троицы, привыкшей к молоту и кувалдам различного веса, всегда и на всех производила должное впечатление. Неудивительно, что и сейчас поразила эту парочку утлых и скорбных особенно остро! А сумрачный взгляд Ефима заставил братцев основательно содрогнуться. Молодые помощники кузнеца, наоборот, смотрели насмешливо на синяки да ушибы местных чемпионов по скудоумию, всем своим видом стараясь вызвать у этих балбесов реваншистские настроения.
Но те, прикинув расклад и вспомнив о внезапно возникших срочных делах, при этом забыв про обычную задиристость, вкрадчиво, словно крабы, бочком-бочком, бормоча себе под нос что-то весьма миролюбивое, покинули это общество. Их никто не задерживал.