Сильные руки вовремя уперлись в рябининскую спину. Труп сразу отлепился и лег на диван.
— Одному трудновато, Сергей Георгиевич, — сказал Петельников.
Рябинин отошел к стене и сел на стул, тяжело глотая воздух. Колени дрожали, пересохло во рту, и сразу появилась изжога, хотя ел давно.
Петельников распахнул окно. В комнате сделалось людно. Приехал врач «скорой помощи» и только бессильно пожал плечами. Судебно–медицинский эксперт Тронникова уже ждала следователя со своими неизменными резиновыми перчатками. Участковый инспектор встал в дверях. Понятые, те самые испуганные соседи, сидели рядом тесно, прижатые друг к другу бедой.
Отдышавшись, Рябинин подошел к столу. На чистой, посиневшей от белизны скатерти лежали паспорт и сложенный вдвое лист бумаги. Она все приготовила, точно зная, что для отыскания причин самоубийства потребуется записка, для морга необходим паспорт, а для составления протокола нужен свободный чистый стол.
Рябинин взял паспорт. На него глянуло удивленное юное лицо, которое словно спрашивало с фотографии, почему он заглядывает в чужой документ. Большие глаза, наверное серые. Косы, убегавшие по плечам на грудь… И полуоткрытый рот, схваченный фотографом на каком–то слове. Виленская Маргарита Дмитриевна…
— Двадцать девять лет, — сказал над ухом Петельников. — А что в записке?
На месте происшествия инспектор ни к чему не прикасался.
— Я уже знаю, что в записке, — вздохнул Рябинин и взял листок. Их оказалось два. На внешней стороне первого было аккуратно и крупно выведено — «Следователю». На втором стояло — «Маме». Рябинин развернул первый, свой: _«Товарищ_следователь!_Не_ищите_причин_моего_поступка_—_их_все_равно_не_найти._Не_тревожьте_людей._Поверьте,_что_эти_причины_не_имеют_криминального_значения._В_моей_смерти_никто_не_виноват._Виленская»_.
Рябинин взял вторую записку: _«Мама!_Я_знаю,_что_это_подлость._Но_постарайся_пережить._Прости_меня._Я_была_молчалива,_но_любила_тебя._Прощай,_моя_родная._Рита»_.
Рябинин отвернулся от инспектора и начал копаться в портфеле. Последняя записка полоснула по сердцу, и он испугался, что раскисшее лицо выдаст его. Но Петельников тоже стоял с глуповатым выражением, рассматривая текст, словно тот был зашифрован.
— Опоздали мы, — наконец сказал инспектор.
— А мы всегда опаздываем, — зло ответил Рябинин. — К покойнику несемся с сиреной, когда и спешить не надо. А вот к живому человеку…
Он знал, что срывает злость. Чувствовал это и Петельников, поэтому промолчал. Нужно было осматривать труп. Рябинин нехотя подошел к дивану, где уже орудовала Тронникова.
Приятное лицо, которого еще не коснулась мертвая сила петли из сплетенного электрошнура. Ни крашеных губ, ни клееных ресниц. Светлые косы собраны на затылке в пухлый валик. Белое платье даже нарядно, словно Виленская для них переоделась. Конечно, переоделась.
— Симпатичный труп, — сказала Тронникова просто, как о хорошей погоде.
— Да, — согласился инспектор.
Посторонние люди решили бы, что разговаривают два прожженных циника. Но это был профессиональный разговор, который значил, что труп без гнилостных изменений, без крови, чистый, не в подвале или в яме, не пьяницы и не забулдыги.
— Ссадин и царапин нет. — Тронникова продолжала осмотр. — Странгуляционная борозда типична для самоубийства…
Рябинин начал писать протокол со слов эксперта. Он не мог смотреть на труп. Им была утрачена как раз та профессиональность, которая делает человека нечувствительным, непроницаемым, как резиновые перчатки Тронниковой. Ему казалось, что погибла знакомая, с которой он час назад простился. Да он и простился с ней час назад.
Смерть всегда приближает. Знакомый кажется близким, товарищ кажется другом, приятельница — почти любимой…
Рябинин вздохнул, перекладывая на протокол человеческое горе. Он уже знал, что эта Виленская останется у него на сердце; знал, что будет мучиться с делом, пока не поймет, почему молодая женщина ушла из жизни.
3
На второй день Рябинин возбудил уголовное дело по статье 107 Уголовного кодекса РСФСР. Законодатель имел в виду даже не самоубийство — уж тут наказывать некого и не за что, а доведение человека до такого состояния, когда ему становится невмоготу. Поэтому главным в подобных расследованиях было только одно — поиски мотива самоубийства.
Рябинин взял машину и поехал в научно–исследовательский институт, где Виленская работала химиком, младшим научным сотрудником. Допрашивать сослуживцев он собирался у себя, но ему хотелось ощутить ту атмосферу, в которой она проводила дни. Потрогать все пальцами, подышать ее воздухом…