Через полчаса Рябинин входил в лабораторию. Его сопровождала руководительница химического сектора Самсоненко, обстоятельная плотная женщина. Он смотрел на стеллажи, колбы и реторты с тихим уважением, как смотрят люди на все непонятное. Девушки в белых халатах косились на него, как он — на гнутые–перегнутые стеклянные трубки, которые змеились над головой. Одно девичье лицо, испуганное и заплаканное, задержало на секунду его взгляд — в лицах он понимал больше, чем в колбах.
— Вот ее место, — сказала руководительница.
— Так, — ответил Рябинин, рассматривая.
Высокий, какой–то особый стул, на котором
она сидела… Пробирки, муфельная печь, штатив, чистое полотенце, толстый журнал, видимо, для записей результатов анализов. Кругом кристальный блеск стекла и белизна пластика. Рябинин выдвинул ящичек стола: зеркало, пачка цветных карандашей, начатая коробка конфет, журнал «Новый мир», маленькая спиртовка, рядом с которой черные пленки сгоревшей бумаги — он видел, что сожжена именно бумага.
— У вас в ящичках… что–нибудь сжигают? — осторожно спросил Рябинин.
Самсоненко заглянула вовнутрь и пожала плечами:
— Не понимаю, зачем она жгла тут, а не на столе. Мы вообще ничего не сжигаем.
— Разрешите, я этот прах возьму.
Сгоревшие листки потеряли структуру и для прочтения уже не годились. Видимо, их тушили рукой, прижимая ко дну ящика. Рябинину дали пинцет, и он собрал ломкие, фантастически перекрученные лепестки. Этот пепел наводил на мысли и без текста…
Виленская была аккуратна и чистоплотна, он видел ее квартиру и рабочее место. Вряд ли бы она оставила грязный пепел в этом чистеньком столике, рядом с конфетами и зеркалом. Значит, жгла в свой последний день; в тот самый, когда говорила с ним по телефону. И еще: только очень неприятную бумагу спешно и тайно сжигают на спиртовке в столе. Ну а если человек после этой бумаги вешается, то не из–за нее ли?
Рябинин оборвал логическую цепь. Нельзя строить домыслы, не допросив ни одного человека.
— Товарищ Самсоненко, мне надо с вами поговорить.
— Пойдемте в мой кабинет, — предложила она.
— Поедемте лучше в мой, — улыбнулся Рябинин.
Она пожала плечами, не ответив на его улыбку.
Спрашивать человека можно где угодно, но допрашивать надо только в прокуратуре. Пословицу «дома и стены помогают» Рябинин принимал буквально. Человек в своей обычной обстановке и тот же человек у него в кабинете — это два разных человека. Видимо, лишившись привычного стереотипа, психика вызванного чуть сдвигалась: ослабевала воля, обострялись чувства и появлялось напряжение, которые помогали следователю видеть человека, словно тот оказывался на предметном стекле микроскопа.
Они приехали в прокуратуру. Самсоненко сразу как–то подобралась и заметнее сжала узкие губы. Рябинин еще чего–то выжидал, но она положила крупные, сцепленные руки на стол и спросила:
— Ну–с?
— Меня интересует все о Виленской, — сказал Рябинин, усаживаясь перед ней и начиная рассматривать ее лицо.
Самсоненко достала сигареты и закурила с умением давно курящего человека. Она не спросила разрешения, да Рябинин и не знал, должна ли женщина спрашивать об этом следователя.
— Виленская у меня работала семь лет. Как сотрудник она меня вполне устраивала.
Рябинин чуть не спросил: «А государство она устраивала?» Такой вопрос задал бы гражданин Рябинин гражданке Самсоненко, но следователь задать этот вопрос свидетелю удержался.
— Рита была человек способный, готовилась к защите диссертации. Отчеты писала вовремя, статьи по плану сдавала, с темой не заваливалась. Ей, правда, не хватало энергии, пробивной силы.
— А чего пробивать?
— В наше время надо уметь не только выдать идею. Надо ее и пробить, проложить ей дорогу. Приведу вам пример попроще…
— Да, мне лучше попроще, — согласился Рябинин.
Самсоненко перестала разглядывать завитушки сигаретного дыма и внимательно посмотрела на следователя — тот сидел спокойно, чуть равнодушно. Таким он хотел казаться: спокойным, чуть равнодушным.
— У нас систематически бьется химическая посуда, и все сотрудники ходят в отдел снабжения — выколачивать. А Виленская не могла. Лаборантка Шурочка и та скорее получит. Нет, Рита не была энергична.
— А диссертацию ей нужно было пробивать?