Ночью он плакал в келье о. Серафима, от страха и безнадежности, глубоко зароненными в душу архиеп. Антонием. Он вспоминает: «Помолившись, я обратился к о. Серафиму, схватил подол рясы, висевшей на стене, зарылся лицом. «Неужто это конец наших трудов?» — вопрошал я о. Серафима. Вдруг подумалось: а загляну‑ка я в книжечку Нового Завета, его о. Серафим получил ко дню конфирмации 14–летним подростком. Взмолившись о. Серафиму, я наугад открыл книгу. В глаза сразу бросилось имя пророка Илии, и я прочитал следующее: «. Сын человеческий пришел не погублять души, а спасать. И пошли в другое селение» (Лк. 9:56).
Я поразился: брат мой не оставляет меня. И понял, что должен вынести все страдания, выстоять в Платине до конца, ибо понадоблюсь людям «в другом селении».
Вскоре о. Германа вызвали в Сан–Франциско на последний допрос в резиденции архиеп. Антония. Он вышел после допроса с чувством, что больше не нужен церковному начальству. Что, может, и к лучшему. На крыльце собора он увидел Андрея — тот дожидался как раз его. «Вы не помните меня?» — спросил он. Ранее они с о. Германом уже встречались и уговорились побеседовать и пообедать именно в этот день. Отец Герман не знал еще, что Андрей возглавляет орден, хотя и догадывался, что тот связан с какой‑то группой богоискателей.
Андрей предложил о. Герману выбрать ресторан. Тому хотелось как можно скорее забыть о церковных делах, и он попросил:
- Отведите меня в какое‑нибудь артистическое кафе!
- Что ж, я знаю такое место, — кивнул Андрей и привез о. Германа в маленький уютный ресторан, где готовили вегетарианские, «постные» блюда (шел Великий пост). «Истинно «христианский» ресторан», — подумал о. Герман. У входа сидела девушка в униформе как у стюардессы. Завидя случайно зашедшего оборванца, она не отогнала его, а приветливо пригласила войти. Подозвала высокого молодого человека в форме пастора, с крестом на груди, тот заботливо усадил бродягу, принес еду. Далее о. Герман приметил еще одного «пастора», тоже с крестом, он убирал тарелки. Оглядевшись, о. Герман сказал:
- У вас тут, похоже, бывают богоискатели разных толков. Поместить бы иконку в уголке, да часовню, где помолиться можно, устроить.
- Пойдемте, я Вам кое‑что покажу, — и Андрей повел гостя по длинному, похожему на больничный, коридору. Открыл дверь в просторную, с высокими потолками библиотеку, и о. Герман сразу приметил «Православное Слово» и иные издания Братства. Большая застекленная дверь вела в следующую комнату — через стеклянный потолок лился яркий солнечный свет. Там была домашняя церковь. К своему изумлению, о. Герман на стене увидел икону Христа. «Так вот, значит, где они молятся!» — догадался о. Герман.
- И Вы, очевидно, бываете здесь. Часто ли? А как Вы молитесь?
Андрей подошел к алтарю, воздел руки и принялся вслух истово молиться о том, чтобы Господь свел их с о. Германом в молитвенном союзе. Слова шли из глубины души, и о. Герман увидел, сколь глубоко этот человек прочувствовал христианство. Удивительно открыть такое в англиканском или протестантском пасторе. Отец Герман подхватил конец молитвы: «Аминь!» Андрей подошел к нему и признался, что очень бы хотел принять Православие, но он отвечает за многочисленную паству, а потому не свободен. Сказал, что под его началом в ордене много братии и сестер и что он в ответе за это Братство полумонашеского толка. Спросил, нужно ли ему сразу креститься и принимать Православие, бросив всех, или подождать, пока к этому же решению придут и другие, вся его паства целиком.
Отец Герман вспоминает: «Он взял меня за руки и попросил ответить тотчас же, предстоя перед Господом. Я вложил в ответ всю душу, всю боль после дьявольского бичевания, которому подвергся только что в отместку за годы нашего с о. Серафимом беззаветного служения Богу. Я чувствовал: о. Серафим рядом, слышит меня. Я сказал:
- Брат мой! Ты выбрал удачнейшую минуту для своего вопроса. Сейчас момент истины, и я поведаю ее тебе: не принимай Православия, покуда не готовы твои подопечные. Иначе церковные иерархи съедят тебя с потрохами, разрушат всё созданное твоим трудом, выхолостят дух братского единодушия, прикрываясь высокими словами о послушании, смирении и прочем. Сами они — бесплодные смоковницы и апостольского духа не стяжают. Они лишь способны погасить и ваш огонек веры «во имя Православия». Оставайтесь пока сами по себе, набирайтесь сил, дабы стать самостоятельными тружениками Православия.
Он вздохнул, перекрестился, потом спросил: — Так ли я перекрестился?
И мы перекрестились вместе.
Потом Андрей показал мне дом. Назывался он «Рафаилов дом» в честь св. архангела Рафаила и принимал под свой кров бедствующие семьи. Находился он в ведении братии ордена. Он мне очень напомнил братство малоросских христиан: своим уставом, обычаями, школами (одна из них стала впоследствии Киевской Богословской Академией, первой крупной богословской школой в России).