Когда Евгений поступил туда, Помона еще являла собой цитадель консервативного духа.
В маленьких американских колледжах того времени у студентов считалось чрезвычайно важным добиться признания. Счастливчиков знали поименно, равно и неудачников.
Считалось хорошим тоном иметь машину. «Признанные» развлекались тем, что устраивали танцевальные вечера, пикники на океанском берегу, «вылазки» на горные курорты. Но больше всего любили футбол.
. Развлечения эти нимало не интересовали Евгения. Эта «настоящая» жизнь ничего, кроме отвращения, не вызывала. Юноша по–прежнему держался скромно, с достоинством, как и в школьные годы. Но уже чувствовалось: в душе бурлят сильные страсти. Превыше всего волновал вопрос: зачем он живет? Не терпелось постичь настоящую жизнь в ее высшем понимании.
ЧТОБЫ ответить на этот главный вопрос, приходилось использовать главное свое оружие: аналитический ум. Евгений принялся тщательно штудировать западных философов, посещал курсы лекций на философском факультете. Одним из учителей оказался Фредерик Зонтаг, человек резкий и требовательный, — живая легенда Помоны.
В конце первого курса Евгений написал работу, обобщив свои философские изыскания, опираясь на свою творческую мысль, знания по математике, естественным наукам и на некоторую помощь гениального Спинозы. Работа называлась «Бог и человек, их взаимосвязь». Евгений писал: «Под Богом» я подразумеваю «вселенную», это более точное определение, потому что я хочу показать Его не в личностном аспекте, а в обобщающем… Вся наука указывает на существование вселенной, на общность всего, и ничто не указывает на существование Бога вне этой вселенной. На сегодняшний день, пока я не разработал свою теорию познания, удовольствуюсь положением о том, что знания можно получить только в науке. Поэтому я и руководствуюсь открытиями, указывающими на существование вселенной. И отрицаю идею некоего «независимого» Бога, за неимением доказательств».
Вот и всё, к чему привел эмпирический подход. Не помог и гений Спинозы. А о смысле жизни Евгений писал так: «Жить и радоваться жизни — вот смысл человеческого бытия. Человек должен жить ради счастья, а невзгоды переносить как неизбежность на пути к более счастливым временам, к коим его приведет любовь ко Вселенной».
Как видно из этих отрывков, Евгений уже полностью отрешился от протестантства, в котором вырос. Несмотря на любовь к родителям, он тяготился будничными, прозаическими культурными ценностями «среднего сословия». Их представления о Боге казались ему убогими и невежественно–провинциальными, недостойными человека, стремящегося к высотам познания, а религия виделась ему неким безоговорочным признанием прописных истин. Люди словно боялись или не хотели заглянуть глубже, познать природу вещей. Протестантство для Евгения — этакое застывшее равновесие: на одной чаше — мирская, «счастливая» жизнь, на другой (как бы в оправдание ежедневной суеты и для пущего «долготерпения») — жизнь религиозная. Но душе его претила такая застылость, никогда он не смог бы удовольствоваться лишь «радостями домашнего очага». Нет, это обывательское счастье для него — что прокрустово ложе. Равно не удовольствоваться ему и «прописными истинами». Надо искать выход, но где, в чём? Иного пути, нежели бунтовать, он не видел. А душа, хотя и бессознательно, уже тянулась к высокому и духовному, прочь от сухого умствования Спинозы.
Идеи Ницше коренятся в самодовлеющей немецкой идеалистической школе и даже в учении Спинозы. Все они либо отрицали, либо принижали сущность Бога, возвышая и даже обожествляя себя, что суть абсурд и нигилизм. Безумный философ и поэт, подобно вагнеровскому языческому Змию, изрыгал пламя новой религии Сверхчеловека — антихриста. И какой бы она сумасбродной ни казалась, Евгений в молодые годы скорее принял ее, нежели аморфное, выхолощенное «христианство».
«Белые вороны»
Господь нередко отделяет от прочих людей своих избранников, чтобы те уповали лишь на Него, дабы приобщиться Его откровения.
Алисон.
ИТАК, философский поиск Евгения начался с неприятия Бога, Которого он, собственно, и пытался найти, к Коему исподволь стремился. Но долгий путь ожидал его. И, в результате, он вернется ко взглядам, которых вначале бежал.
Сверстники Евгения, испытывая острое неудовлетворение собой, своей жизнью, жаждали духовного и, не находя, впадали в отчаяние: они не видели, как им реализоваться в окружающей обезличивающей жизни, и, как писал молодой английский поэт Джон Ките, «едва ль не возлюбили мы избавительницу–смерть». Нет оснований утверждать, что Евгений замышлял свести счеты с жизнью, однако думы о смерти нередко посещали его. И поверить свое смятение, свои чаяния он смог лишь одной живой душе — девушке, такой же первокурснице, как и он сам. Звали ее Алисон.