Такое положение издавна удручало о. Владимира из Джорданвилля, много трудов положившего, чтобы издать жития подвижников благочестия в нескольких томах. Глеб вместе с Еленой Юрьевной Концевич, дабы пробудить читательский интерес, писали обозрения житий, в том числе и для русской газеты. Архиеп. Иоанн позже благодарил Глеба за эту работу.
В отличие от книг, церковная утварь пользовалась большим спросом среди русских, и Евгений быстро смекнул, что надо запасать разные иконы, ладан, лампады, ризы, киоты. Он даже научился столярничать, чтобы самому делать киоты. Столкнулись братия и с предубеждением русских ко всему новому и необычному. В письме к Глебу Евгений рассказал забавный случай: «Сегодня утром пришла русская женщина и поделилась сплетнями, которые о нас распускают, дескать, мы — коммунисты и лавка полна советских книг. Или будто мы — американские новообращенцы (!). Ну, и в том же духе. Но в конце концов она так расположилась к нам, что купила на 10 долларов пасхальных яиц, икон и открыток, и лишь потом распознала, что я не русский».
Не без помощи этой покупательницы подозрения в русской общине быстро рассеялись. Кроме того, сама внешность высокого, строго одетого, внимательного продавца внушала доверие. Глеб вспоминает, как русские дамы — и стар, и млад — просто «таяли» перед Евгением, отчего тому делалось неловко.
Особенно привечали братию пожилые люди в русской общине. Они даже напечатали в одном из журналов благодарность двум молодым людям, которые, по их словам, пожертвовали своей мирской карьерой ради «нашего древнего христианства».
Как братия и рассчитывали, в лавку стали захаживать и молодые американцы — искатели духовного. Интересующихся Православием присылали и местные архиереи и священники, и матушка Ариадна. А кто заходил и прямо «с улицы». Евгений и на американцев производил большое, но несколько иное впечатление: человека, преданного делу, который взвешивает каждое свое слово. Поверяя ему свои сомнения и мысли, они чувствовали по внимательному и проницательному взгляду Евгения, что он не только внимает им, но и вычленяет философскую сущность сказанного. Отвечал он всегда по существу и без лишнего умствования. Современные американцы, привыкшие каждое суждение об истине «раскладывать по полочкам», чьи взгляды часто очень поверхностны, встречали в Евгении простую, но твердую веру, глубокую и точную мысль. Такая встреча давала им много духовных сил.
Но истинную сокровищницу души Евгения распознали не американцы, а русские. Однажды, когда в магазине дежурил Глеб, вошла женщина и обратилась к нему по–русски: «У вас же здесь гений! Настоящий гений! И никто этого не замечает!» Глеб лишь улыбнулся про себя: значит то, что видел в Евгении он, прозревают и другие.
В другой раз Евгения спросил седовласый господин с супругой.
- Я слышал, здесь работает Евгений. Мне бы хотелось узнать, как ему живется. Я — его бывший учитель, Петр Будберг.
- Евгений много рассказывал о Вас! — обрадовался Глеб.
- Счастлив ли он?
- По–моему, очень счастлив. Он занимается тем, во что верит.
Профессор Будберг кивнул, жена его улыбнулась. Отказавшись от престижной карьеры в научном мире, Евгений обрел неизмеримо большее, то, чего жаждал и сам Будберг, — «довольство души».
- Молодец, правильно сделал! — сказал в заключение добросердечный профессор.
НЕСКОЛЬКО МЕСЯЦЕВ спустя Евгений начал вести летопись Братства преп. Германа. Одна из первых строк гласила: «Сегодня в лавку зашел студент–католик. Ему порекомендовали нас, дескать, здесь скорее можно разузнать о Православии. Несомненно, мы будем расти и мало- помалу превратимся в общепризнанный православный информационный центр, вероятность этого весьма велика».
Евгения радовала всякая встреча с искателями Истины. Обратимся опять к летописи: «Пришел бородатый человек, сказал, что только что принял католичество, но уже разочаровался, не найдя святости в католической Церкви, и собирается податься в мормоны. Секты, вроде мормонских или приверженцев «христианской науки», привлекают тех молодых людей, которые чувствуют отсутствие чего‑то существенного, как в католичестве, так и в протестантстве, от которых осталась лишь ничего не значащая форма — бледня тень христианства. Молодежь ничего не знает о святом Православии, потому и обращается к сектантству, якобы исполненному содержания.