— Давайте, я ему морду расковыряю, — хрипло крикнул он, распаляясь все больше и больше. — Ишь ты, какую моду взял: с больной головы на здоровую. Ловок! Давайте его сюда!
Хлопец задыхался от гнева и обиды, на его глазах закипели злые слезы.
Шварц понял, что его прием не оправдал себя. “Но каков мальчуган! — подумал он. — Неужели все это только маска? А что, если я ошибаюсь? Ведь бывают дикие судебные ошибки, основанные на случайном совпадении обстоятельств”. Гитлеровца мало трогало то, что он погубит этого подростка. Его испугало другое — сама возможность ошибки. Если этот подросток — случайная жертва и никак не причастен к Василию Ковалю, то вся так хорошо придуманная им версия о действиях двух партизан может разлететься, как мыльный пузырь. Ведь возможно, что сын командира партизанского отряда был послан на задание один и никого с ним не было. Он мог выполнять роль связного. Ага, полоска, о которой сказал Сокуренко. Но Сокуренко — болван: он точно не знает, была ли на мешке полоска. Ему “кажется”. И эта полоска, казавшаяся еще недавно Шварцу серьезной, неоспоримой уликой, представилась сейчас не имеющей веса деталью, чем-то вроде соломинки, за которую хватается утопающий.
Он вынул портсигар и медленно, щуря глаза, закурил “внеочередную” сигарету.
— Хорошо, предположим, что твой товарищ отпадает. Но ведь дело не в том. У нас есть другие доказательства, совершенно неоспоримые. — Обер-лейтенант подошел к подростку и, глядя на него в упор, быстро спросил: — За плечами у тебя чей мешок?
Если бы глаза могли стрелять, хлопец упал бы, сраженный наповал двумя холодными серыми пулями, — так пронзителен был взгляд обер-лейтенанта. Но ничего, кроме простого и искреннего недоумения, не появилось на лице Тараса.
— А чей же? Мой.
— Господин Сокуренко, вы хорошо помните, какой мешок был у него, когда он выходил из села? — продолжая смотреть в упор на подростка, спросил Шварц.
— Хорошо. Белый, сшитый из рядна, вверху — тоненькая голубая полоска.
— Сними мешок, — скомандовал офицер. — Живо!
Хлопец послушно снял мешок и удивленно оглядел его.
“Вот еще напасть, — говорил его озадаченный вид. — Какую-то новую штуку придумали на мою голову”. Полоски на мешке не было.
— Где полоска? — спросил обер-лейтенант и вытащил из-за стола другой мешок с успевшими порыжеть пятнами крови и тонкой голубой полоской. — Ну? Почему она оказалась на мешке у твоего товарища?
— Какой он мне товарищ, — слезливо запротестовал Тарас. — Волк ему в лесу товарищ.
— Хорошо, хорошо. Почему полоска перешла на его мешок? Что ты теперь скажешь?
— А что я скажу? — хлопец всхлипнул. — Это мой мешок. Десять килограммов муки. Хоть проверьте. Новую простыню за нее отдал. А мешками не менялся. С какой радости? А если кому с пьяных глаз померещилось, так чего я своим добром должен страдать? Вы проверяйте, как следует, по всей форме, а не так, как вздувается. Обрадовались! Поймали малолетку и давай фокусы над ним строить, стращать…
Тарас растирал грязным кулаком слезы на щеках.
Слезы хлопца показались Шварцу притворными. Гитлеровец обрадовался и снова уверовал в свою версию. Интуиция — большое дело!
— Ну, это совсем по-детски, дружок, — снисходительно улыбнулся офицер. — Утром была полоска, а теперь слиняла… — Шварц с наигранным равнодушием посмотрел в окно. — Тут не может быть никакого сомнения. Я бы и разговаривать с тобой не стал, но мне нужно узнать, где ты запрятал мину. Меня интересует эта секретная мина. Понимаешь? И я хочу уладить дело с тобой по-хорошему. — Он поднял вверх указательный палец и повторил многозначительно. — По-хоро-шему!
— Так что же мне делать? — в отчаянии развел руками Тарас. — Я не знаю никаких партизан, никакой мины в глаза не видел. Войдите тоже в мое положение, господин комендант. Я шел…
— Я уже слышал, куда ты шел! — потемнел Шварц. — Здесь не детский садик, и я с тобой не в кошки-мышки играю. Слушай внимательно: или ты покажешь, где спрятана мина, и я под слово немецкого офицера обещаю тебе сохранить жизнь, или…
Шварц сделал рукой выразительный жест, стремительно взмахнув ею снизу вверх.
— Так я не могу же эту мину из снега слепить, придумать ее, — взмолился Тарас, прижимая руки к груди. — Я ведь не изобретатель какой-то.
— Так, — негромко и зловеще произнес Шварц. — Ты, я вижу, сложнее, чем я думал. Ну, что ж, не мытьем, так катаньем, как у вас говорят… Штиллер, — по-немецки обратился он к стоявшему у стены фельдфебелю, — требуется, чтобы вы продемонстрировали один из ваших знаменитых ударов. Только осторожнее! Не убейте.