Разгорающееся пламя позади обжигает спину, печет голову и ударная волна впечатывает ее в бетонную стену.
Жутко мутит. Она отплевывает с губ скопившую жидкость, пытаясь вдохнуть. В висок колотит набатом. Она пытается привстать, оторвать свои руки, непослушные ноги от стены, приваленные тяжеленными обломками. Предательский хруст стены опрокидывает ее навзничь, таща ее на себе не один этаж вниз. Осколки стекла и каменные глыбы впиваются в хрупкое тело. Вард выгибается в спине от немыслимой боли. С окровавленных губ срывается тихий всхлип, вскрик – на большее сил нет. Голос пропал. И темнота забирает ее в свои объятья. Наконец-то она отдохнет.
***
Не вижу. Не слышу. И не пытаюсь отыскать, ни себя, ни других. Темно… И тепло, что тихонько уходит из моих кончиков пальцев… Пальцы. Они есть у меня? И где мое тело?
Открыть глаза. Точнее, попытаться сделать это. Слезятся. Черный туман закрывает обзор, прикипает к головной боли. Мутит. Глухой стон. Или вскрик? Чей он? Безнадежный, настолько тихий, что едва достигает моих ушей… Серый шум расплавляет мысли, не дает сосредоточиться. Глаза наливаются свинцом. Так и хочется вновь погрузиться в теплую темноту.
Сознание медленно, но верно заполняет пустую тяжелую голову. Неужели… Все с моих губ? Стон, вскрик? Отчего? Хотя, зачем это знание? Не хочу. Пустите меня обратно в полюбившуюся мне темноту. Позвольте мне зарыться в то черное невесомое одеяло.
Вновь покалывания. Вновь поднимающий сознание туман, что рябью прошелся по поверхности. Больше, сильнее на этот раз. Агрессивней. Чьи же это резкие горячие прикосновения? Рывок. Боль сползает вниз, струится по всему телу. Я… Лечу? Зачем? Но отчего же так больно? Ускользает сдернутое одеяло, открывает ее нежеланной реальности.
Зажмурить глаза и воспрепятствовать рывку, смешанному со стоном отчаяния и боли, что может сорваться с губ от тряски ее безвольного слабого тела. На ней есть хоть одно живое место? Я сама виновата. Сама? Да. Нет… Все же, да. Не к этому ли я стремилась?
Упрямая, как и он… Яростный, пропитанными нотками тревоги и отчаяния голос взрывается в голове, усиливая головную боль, образы, темные как цвет теплого металла и ярко-синие глаза человека. Все под толстой пеленой. Есть ли смысл, возвращать эти болезненные воспоминания, возвращаться обратно? Глаза напротив припорошены слоем вековой печали и отчаяния.
Вырывающийся хрип из ее саднящего горла вместо болезненного стона на выдохе, всей грудью. Мягкая подложка под спиной. Едва различимый, не тревожащий слух движок мотора. Приятно чересчур чувствительным ушам.
Открыть глаза. Нет, не нужно. Не желаю. Наслаждаться мнимой темнотой и тишиной в салоне. У кого? Куда-то везут? Какая разница? Спросить? Не сможет. И зачем?
Оставить все на потом. Мозг соглашается с отогревшимся телом. Однако… Желанное мнимое одеяло вновь возвращается, дается в руки. Укутывает в кокон ее трепещущее сердце и разум под ритмичную вибрацию мотора.
***
Он старательно заглушал шум двигателя, вслушиваясь в сбивчивый ритм ее сердца и хриплое дыхание, что с кашлем выплевывало наружу остатки функционирующих легких. Как он только смог найти эту сумасшедшую?! Как его угораздило в это вляпаться?! На рассуждения времени не оставалось. Мех не единожды за последние минуты предпринимал реанимацию ее сердца, что не собиралось жить дальше, что не хотело больше работать. Проходимость насильно заставлять девчонку жить. И это приносило плоды. Наученное военным привычкам тело выходило из бессознательной темноты, взывая к разуму, что подвергался атакам со стороны не виденного «врага». Дес яростно скрежетал внутренними системами, но и давил в себе облегчение от каждого последующего всхлипа, вскрика пассажирки.
Переговоры группы Леннокса и ближайшей пристройки были неутешительны и приводили все системы и мысленные процессы в хаос. Это просто не поддавалось логике – зачем брать на свои плечи настолько большую ответственность, слишком рано и бездарно заканчивать и так несущественную и короткую жизнь?! Ставшую важной ему… Так, чтобы трястись над каждым ее вздохом.
Нет времени на размышления. Отослав на поиски будущей самоубийцы оставшиеся в его подчинении дроны, серебристый дес, последовал к месту последующей трагедии. Самому не попасться, не быть раздавленным и потерять пару запчастей под рушащимся зданием – та еще задачка. А смотреть на истерзанное тело человечка, изломанное под глыбами бетонных стен – хоть еще и не своими глазами, но уже чувствовать так несвойственную и подступающую к нему панику – было выше его сил. Подхватить – нежно, невесомо, и получить в ответ нестерпимый крик боли, раздирающий внутренние системы – немыслимо.
И теперь десептикон стремился доставить ее, в относительном сознании, но еще дышавшую, живущую в безопасное место. Девушка дрожала на заднем сидении, заливая кровью из открывающихся ран все поверхности, хотя тентакли и пытались сдержать драгоценную жидкость. Доставить к месту назначения. Уж с этим вопросов не возникло. Есть лишь одно место где ей будут рады. И как бы ему самому было от того не мерзко и не больно. Но другого подходящего места сейчас для нее не было. Лишь бы успеть.
***
Леннокс почесал нос, понимая, быть ему битым. Не раз и не два.
Полковник, опираясь плечом о ближайшую стену, выдохнул и краем глаза наблюдал, как дергающемуся от прикосновений дока Эппсу перевязывают торс.
- Не дергайтесь, сержант. – Ретчет поплотнее приматывал бинт к заживающим ранам Роберта, не обращая внимание на его сморщенное лицо. – Под пули меньше лезть надо и не бросаться грудью, в твоем случае брюхом, на амбразуру.
- Я знал, что так и будет. - вздохнул мужчина. - Но не ожидал тяжелых последствий.
Леннокс покачал головой и вернул все свое внимание Оптимусу, находящемуся подле. Лидер краснозначных внимательно, с долей тревоги и нежности оглядывал сидящую в палате медблока базы НЭСТ шатенку. Девушка непринужденно улыбалась, временами поправляя бинты на руках, выбалтывающей ей что-то Микаэле. Обе девушки, не повышая голоса, боясь потревожить покой других пациентов, переговаривались, делились новостями. Они невзначай окидывали удрученными глазами блондинку, что лежала на кровати рядом с ними. Вебстер временами приподнимался с соседней кушетки, кряхтя от натуги, придерживая бинты на животе, встревая в их беседу. Кевин виновато поджимал губы, стоило ему опустить глаза на бессознательную подругу.
Айронхайд не отходил из медотсека, контролируя любую мимику, что мелькала на бледном лице бесчувственной девушки. Лейтенант по цвету сливалась со своими простынями, а многочленные приборы, подключенные к ней, изредка заглушали наступающую тишину в помещении. В груди сжимался болезненный ком от сплывающих воспоминаний. Стоило только вспомнить, в каком состоянии он увидел свою Эн после миссии, искра начинала плавиться от ярости и сожалений, что не смог уберечь родную… Но вспомнить о том, кто притащил ее к ним, бережно выгружая автоботам свою пассажирку, бережно придерживая ее голову тентаклями, кулаки сжимались в бессильной злобе. Как Саундвейв только посмел прикоснуться к ней. Айронхайд резко отвернулся, посматривая в окно за тренирующимися на полигоне новобранцами, яркое знойное солнце не было помехой их тренировке.
- Ничего не говори. – проговорил оружейник, стоило Оптимусу подойти к своему другу. Они встали плечом к плечу вглядываясь в солнечный свет.
- Не стану. – Прайм скользнул взглядом по хмурому Айронхайду, скрестил руки на груди. Он не стал влезать в чувства своего лучшего друга. Он прекрасно понимал его. Саманта постоянно рискует своей жизнью, оставаясь с ним рядом, принимая большую опасность на себя. В этот раз больше всех пострадала именно Эн. И Прайм, сам не раз переносивший такую же ужасающую по силе боль, решил смолчать, морально поддерживая товарища. – Она жива, и скоро будет с нами, с тобой и с ними. – он кивнул на девушек подле Эн. – Они точно не оставят ее в покое. Впрочем, ей и тебя за глаза хватит.
Айронхайд хмыкнул слегка приподнимая уголки губ. Он покосился на улыбающегося Оптимуса и перевел взгляд на белое, украшенное сходящими кровоподтеками лицо Эн. Переломы ребер с обеих сторон. Переломы рук, ног в нескольких местах, черепно-мозговая травма, кровоизлияния внутренних органов… От того, что Ретчет начал перечислять уже в первые секунды, стоило ему увидеть свою пациентку, волосы вставали дыбом. Она… была просто умирающей куклой в руках жестокого хозяина. Обошлось, медбот взялся за дело с особым остервенением. Теперь нужно было ждать. И это томление сводило с ума. Хотелось вновь вслушиваться в ее строгий, упрекающий голос, обнять и прильнуть к алым губам, расползающиеся в довольной улыбке. Да, она жива.