Я передвигаюсь легко, и ноги у меня не кривоватые. Ну почему я постоянно себя с кем-то сравниваю? И почему меня вообще волнует, с кем он гуляет?
Я ставлю на стол ведро с карасями. Они еще живые и слабо бьют хвостиками, баламутя воду. Мама попросила купить. Собралась завтра снимать дачную готовку.
— Кристина, помоги, пожалуйста, почистить.
— Ты офонарела? — накидывается она на меня. На то и расчет. — Ты хоть знаешь, сколько стоит мой маникюр? Я не прикоснусь к этой вонючей рыбе! — орет блонда на меня, а потом и ему достается: — Руслан, зачем ты привез меня в дом к этим нищебродам?
Руслан мечет молнии глазами. Сейчас что-то будет! А я стою как херувимчик, хотя, по сути, специально заварила эту кашу.
Он молча хватает пассию за руку и тащит прочь из кухни. У машины она отвешивает Руслану хорошую оплеуху, а потом они просто орут друг на друга. Я не слышу слов, но ссора выглядит ожесточенной.
Вот опять. Радость смешивается с виной. Я рада, что уделала её, но вот Руслан, вроде как, и не заслужил. Выхожу и иду в противоположную сторону. Мне так хочется написать Девятому. Но что я скажу? Что мне не безразличен будущий сводный брат? Или что я бешусь при виде его жуткой девушки?
Скидываю шлепанцы и бегу прочь. Ноги сами знают дорогу. Ведет она к сказочному пруду, поросшему кувшинками.
Скидываю шлепанцы и бегу прочь. Ноги сами знают дорогу. Ведет она к сказочному пруду, поросшему кувшинками.
Сажусь у воды и начинаю дергать нежные белые цветы с желтым центром. Вплетаю их в клочки травы, как делала в детстве, когда играла в королеву фей. Я так много времени провела здесь. И плавать тут научилась. Короную себе венком, сдергиваю парео и медленно захожу в воду. Она теплая и пахнет тиной. Меня нежно укутывает лягушачье кваканье и стрекозий стрекот.
Позволяю воде забрать все горести и вымыть горечь, что заволокла душу. Мне так одиноко последнее время. Мама совсем позабыла обо мне из-за свадебных приготовлений.
Я медленно плыву по небольшому пруду, который в детстве казался океаном, а сейчас — чуть больше детского «лягушатника».
— Мне никто не нужен! — бормочу себе под нос.
Чем больше убеждаю себя, что я достаточно взрослая, чтоб не цепляться так за мамину юбку, и вполне счастливая, чтоб не тосковать так по папе, тем большей жалостью к себе проникаюсь. Я поднимаю глаза и смотрю в небо, которое стремительно закрашивается прусским синим, и ору во всю силу легких и голосовых связок, пока не остается ничего кроме шепота и слез, которые больше нельзя трамбовать внутрь себя.
Меня обдает водой и даже немного притапливает с головой. Такое чувство, что рядом со мной кинули огромный валун или взорвали петарду. Оборачиваюсь и вижу рядом с собой встревоженное лицо Руслана. Принесся меня спасать? Суперслух? Он же не мог услышать меня из дома.
— Ты в порядке? — подплывает поближе и касается моей талии. Крепко держит на всякий случай.
Мне хочется пойти ко дну, как сделал Лео из "Титаника". Как же стыдно! Плаваю тут в венке и ору на всю округу.
— Все хорошо, — говорю, молясь о том, чтоб его рука подольше оставалась на моей коже.
— Ты кричала. Мышцу свело? Или что?
— Нормально все, — огрызаюсь я и плыву к берегу.
Он плывет за мной. Я внимательно осматриваю берег в поисках его пассии. Хотя, что это я? Фифа на шпильках не пойдет к какому-то пруду с кувшинками и лягушками. Может, поймать парочку и выпустить перед ней? Плохая идея. Нельзя издеваться над животными.
Выбираюсь на берег вся в тине и грязи и усаживаюсь у воды. Мне так холодно, что зуб на зуб не попадает. Вытаскиваю из волос остатки венка, который полностью развалился. С ним выдергиваю и шпильки, и мокрые волосы облепляют плечи. Уверена, что тушь тоже размылась, и сижу я как кикимора.
Руслан опускается на колени рядом со мной и накидывает на плечи свою рубашку. Ничего не говорит, а просто смотрит. Взгляд этот такой сострадательный, что надо бы оскорбиться, но он в то же время и такой обнимающий, что хочется завернуться в него, забыв все, что между нами было. Он единственный, кому не наплевать.
— Почему ты не со своей девушкой?
— Мы поругались, и она уехала, — пожимает плечами.
— И ты не понесся за ней?
Молчит. Подбирает с земли палочку и начинает возюкать ею по траве. А потом поднимает на меня глаза и вновь смотрит в упор. Так ноет сердце от его взгляда. Облизывает губы. Они у него такие красивые, и ямочка на подбородке, как у папы была. Я ее не унаследовала.
— Мы часто ругаемся, Дотнара.
— Тогда ты не такой уж и идеальный, — опять выдаю я порцию отменной чуши.