По расчетам Марсьяля, до берега им осталось километров пятнадцать, и дорога все время будет идти вниз, они спустятся на тысячу семьсот метров. Софа будет идти, сколько сможет. Они будут отдыхать. Он ее понесет.
Они теперь так близки к цели.
Они дойдут.
Для очистки совести Марсьяль вытаскивает из кармана компас. Им надо держать курс на северо-восток, по направлению к крохотному кратеру, очертания которого едва угадываются в тумане.
— Не отпускай мою руку, Софа, нам так идти еще несколько часов.
— Мама ждет нас в самом низу?
— Надеюсь, солнышко. Разговаривай поменьше, мы должны беречь силы.
Марсьяль знает, что примерно через час они окажутся ниже облака, и тогда им придется быть еще более бдительными.
12 ч. 48 мин.
Папа посмотрел на часы и сказал, что у нас есть небольшой запас времени, потому что я шла быстро и не ныла. Еще он сказал, что теперь нам осталось только спуститься через большое поле, на котором растут стебли в четыре раза выше меня, и мы окажемся на месте.
— Там, где нас ждут? — спросила я у папы. — Мы придем туда вовремя?
— Да, если ты и дальше будешь так же хорошо идти, солнышко.
Я ничего не ответила, я все время думаю про записку, оставленную на машине у отеля.
Всреча
В бухти каскада
Завтра
16 ч
прихади с девочкой
Мне будет нелегко…
Я не стала жаловаться папе, но у меня болят ноги, у меня все болит. Хотя, может, папа и сам догадался, потому что он согласился остановиться у реки.
Это скорее ручей, объяснил мне папа. В этой реке нет воды или почти нет, совсем чуть-чуть на дне оврага. И здесь растут фрукты, папа сказал, их можно есть, надо просто срывать с веток, некоторые я узнала — грейпфруты, клементины. Он мне сказал, как называются другие, — кафир-лайм, гуаява.
Когда мы только начали спускаться, папа все время со мной разговаривал, называл все деревья, цветы и фрукты. Но теперь, когда мы остановились, папа опять ушел далеко. Не то чтобы он от меня куда-то далеко ушел, я не это хотела сказать, нет, он сидит рядом, на камне. Просто он уже обо мне не думает. Такое с ним часто бывает. Мне кажется, тогда он уходит к моему старшему брату, Алексу. Тому, который умер. У папы немножко мокро в уголках глаз.
Потому я и догадываюсь, что он уходит мысленно говорить с Алексом и еще с другими призраками, которые жили до моего рождения.
13 ч. 03 мин.
Марсьяль поднимается, чтобы нарвать плодов гуаявы с веток, которые со всех сторон пронизывают начавший редеть туман. Он складывает их на землю, чтобы потом угостить Софу. Сейчас дочка играет. Он смотрит, как она пытается устроить в ручье миниатюрную запруду.
Эта маленькая женщина приводит его в изумление.
Она уже поняла, когда ей можно превращаться в очаровательную болтушку, которую не заставишь умолкнуть, и в какие минуты надо тихо уходить в собственный воображаемый мир и не мешать отцу думать о своем.
Марсьяль вздыхает, ощупывает карман, подавляя желание выкурить самокрутку с листьями конопли. Не здесь. Не теперь. Не при Софе.
Он поднимает глаза и видит в разрыве облака робкий клочок голубого неба в форме сердечка, перечеркнутого тонкой белой линией.
Это просто самолет. Его воображение могло бы дорисовать остальное…
Он сам толком не знает, почему его мысли устремились к Алоэ.
Почему теперь?
Почему здесь?
Из-за этой белой стрелы? Из-за этого пронзенного стрелой сердечка?
Этот вопрос терзает его уже много лет, еще один вопрос, на который у него нет ответа, и даже намека на ответ.
Если бы он не позволил Алоэ сесть в самолет, был бы Алекс сейчас жив?
39
Льдинка, девушка