Кто-то не спеша спустился следом за мной с крыльца, сел рядом. Себастьян сидел и смотрел глядя куда-то вдаль, и самое страшное — в эту минуту я уже не знала кто сейчас находится рядом со мной — любимый или то нечто, которое его у меня ворует.
Он взял мои дрожащие руки в свои ладони:
— Я был молод, — заговорил он, отвечая на мои самые пугающие догадки. — Наделён несметным богатством и упоительной властью. Сила моего дара позволяла мне держать моих недругов в трепете. Я мог с легкостью проникать в сокровенные мысли каждого, а свою плоть я мог легко превращать в дым. Я извергал из себя сотни кинжалов из черной стали, и скрывал видимое. Мне казалось, что я неуязвимое божество, которое будет жить вечно. … Но однажды, мой мир перевернулся — я полюбил девушку. Гордую неприступную красавицу, к ногам которой я был готов бросить всё, чем только обладал. Меня испепеляло это чувство, но как известно, над любовью магия не властна. К несчастью моё чувство взаимным не оказалось. Моя возлюбленная коварно предала меня, бросив на растерзание охотникам. Перед тем, как меня погрузили в расплавленную янтарную смолу, я прокричал, что вернусь. На что один из охотников изрёк — «только если охотник всей душой полюбит ведьмака». Так родилось пророчество. Безмолвным призраком я безутешно слонялся окрестностями несколько сотен лет. Мой призрак могли видеть лишь стражи и охотники, либо те, в чьих жилах текла их кровь. … И вот однажды, маленькая девочка нашла своё утешение в юном ведьмаке. Ваше чувство было таким искренним и чистым. Охотник полюбил ведьмака — и я смог вернуться в этот мир через того, кого ты полюбила. Как ты там говорила, «за своё нужно бороться»? А я хочу жить, Шарлотта!
— Если ты думаешь, что этой историей ты расчувствуешь меня, то ты сильно ошибаешься! — моя дрожь прошла, и я со злостью вырвала свои руки обратно. — Для меня ты останешься паразитом, который не борется, а пользуется чужим телом, как глист!
— Через день или через месяц? — сухо осведомился он за моей спиной, когда я вскочила.
— В смысле я смогу видеть Баса? — обернулась я. — Нет, месяц я не выдержу!
— Твой выбор сделан. Нечет его, чёт мой.
— Как великодушно с вашей стороны, особенно если учесть, что в некоторых месяцах на один нечетный день больше! — со злобной иронией бросила я в любимое лицо, за которым скрывалась чужая душа.
Вещей у меня было не много, почти ничего, поэтому собралась я за пять минут. Сунула в компактную дорожную сумку старую кофту, расческу, дэзик, зубную щётку, и грязное бельё в боковой карман. Оставаться на ферме, где целый день не будет Баса — для меня не имело никакого смысла. Мне не хотелось видеть его с чужим сознанием внутри, слышать этот надменный голос или не дай бог, разговаривать с «этим».
Вот только выйти из комнаты у меня не получилось — двери и окна оказались запертыми снаружи.
— Выпустите меня немедленно!!! — со всем отчаяньем, которое во мне накопилось, я стала изо всех сил барабанить в дверь, ненавидя замкнутое пространство всеми фибрами своей души и каждой клеточкой воспалённого мозга.
— Это ради твоей же безопасности. Сейчас ты не можешь одна покидать ферму. И учти, если ты собралась разгромить комнату — вам с Басом там ещё жить! — строго проговорил из-за двери Эрл.
— Нет!!! Только не взаперти! Я не могу этого больше выносить, выпусти меня! Я клянусь, что останусь, даю слово! И буду вести себя сдержанно, только выпустите меня!
Дверь открылась, но за ней уже никого не оказалось.
Как и выбора у меня тоже не оставалось.
К моему непреодолимому отчаянью мне придется научиться принимать то, что по чётным дням на месте моего парня будет всего лишь его двойник. Я презирала этого призрака с такой же силой, с какой он хотел жить!
Первым прервал мои надежды на сегодняшнее одиночество — Люк, кузен Баса. Он как раз вошел на кухню, когда я готовила себе цветочный чай.
— Ого! Тебя что пытали? — поинтересовался он, случайно заметив шрамы на моих руках.
— Скорее испытывали, — поморщилась я, мысленно ругая себя за свою рассеянность. Обычно, даже летом, я надевала одежду с длинным рукавом, для того чтобы избегать подобных вопросов, а сегодня я почему-то надела майку. И взглянув на свой огромный шрам от ожога, тянущийся по всему предплечью — я снова мысленно вернулась в тот день.
«Одна из старших девушек постоянно заставляла младших отдавать ей свой десерт. Каждый день она у кого-нибудь отбирала сладости — последнюю радость жизни в том пансионате ужасов. Того кто противился потом топили в ванной. Но я не собиралась делиться с этой коровой. Когда пришла моя очередь я уперлась, и для пущей убедительности в ответ на её угрозы воткнула вилку ей в шею. За что три дня просидела в карцере на холодном бетоном полу на одной воде и хлебе, совершенно потерянная и одинокая. Когда меня выпустили расплата не заставила себя долго ждать — на меня плеснули кипяток. Болевой шок и моя не детская почти звериная ярость — я расцарапала ей лицо и … откусила кончик носа. Снова карцер, боль в ошпаренной руке и совершенное безразличие к моему существованию. Говорят, родители той ученицы заставили тогда моего отца оплатить операцию, а я получила прозвище Дикая Чарли».