— Дай … мне время подумать … немного, — выдавила я, потрясенная и взволнованная.
Предложение было слишком заманчиво, огромное искушение, то о чём не помышляешь даже в самых грешных мечтах, сидя в каземате и клокоча от ненависти. Это было нечто, то, что никто иной мне дать бы не смог. Дрожа от осознания, продолжая брести по пансионату, я спустилась в подвал, подойдя к двери карцера, места, где я испила множество моментов жути и одиночества.
— Открой эту дверь, — тихо попросила я. Сегодня в карцере было пусто, такое редкое явление, но ведь и день только начался. — Сколько раз мне хотелось подохнуть в этой бетонной коробке, — с горькой усмешкой, я провела рукой по шероховатой стене. — Что же ты хочешь взамен дерзкий колдун? Ни за что не поверю, что это твой безвозмездный щедрый дар, — резко повернувшись к следующему за мной по пятам Артуру, я смело заглянула ему в глаза, в самую их глубину, увязла в их омуте. … А затем, поддавшись нахлынувшей на меня, скопившейся в этих стенах живущей своей жизнью, энергии борьбы отчаянья и надежд — прилепилась к его губам, обхватив ладоням это многозначащее для меня лицо. Я целовала его с таким напором, словно собиралась иссушить его через это слияние, будто бы намеревалась всосать через него в себя весь кислород этого проклятого карцера. И поцелуев мне оказалось мало, и Артур это прекрасно понял и поддержал моё желание. Эти стены не впустили бы подобной мечты, когда сидя на полу и скуля от боли, я лишь сжимала обломок камня у себя на груди. Тогда я даже представить себе не могла, что можно заняться любовью с Басом прямо здесь, прижимаясь к этой исцарапанной инициалами стене. И пусть это был не Бас, а всего лишь его тело, но тот факт, что Артур разрушал оковы моего кошмарного прошлого, позволило мне … принять его, хотеть слиться в один пульсирующий сгусток, желать его внутри себя, отдаться ему и позволить ему наслаждаться мной и жизнью, поверить в него, … что для него нет ничего невозможного, и что это невозможное он может легко сложить к моим ступням.
— Что же ты хочешь Артур? — выдохнула я, всё ещё вися на нём, разгорячённая и одурманенная испытанным, бережно поддерживаемая его сильными руками.
— Ты мне это уже дала, — медленно произнёс Артур, еле сдерживая своё ликование по этому поводу. — Ты только что приняла мою сторону, окончательно и бесповоротно для стражей. Предложив мне своё тело — ты Шарлотта позволила мне коснуться твоей души. Большего мне не нужно.
Я сделаю для тебя всё, что ты пожелаешь сотворить с этим местом страха и боли.
— Для начала, я хочу, чтобы они все до единого покинули территорию Монакра. Все девушки и персонал должны остаться живы, в особенности невредимыми должны оказаться директриса и наставницы. Здания пансионата должны быть взорваны и не подлежать восстановлению. Но я желаю суда! Чтобы сюда понаехало полиции и ФБР, чтобы дело получило огласку, а сама директриса и наставницы признались в творящемся здесь беспределе, в итоге схлопотав по заслугам. Я хочу, чтобы теперь они стали пленницами, заключенными в федеральную тюрьму.
— Всего лишь? — удивлённо вскинулся Артур. — Пф, ладно.
Стоя на противоположной стороне дороги, я наблюдала, как ученицы и наставницы с отмороженными физиономиями дружным строем выходят за ворота, вернее, мимо того, что от них осталось, не придавая значения приближающемуся концу Монакра. Они выходили и строились в шеренги: девушки, грымзы училки, поварихи, парочка уборщиков, мордатые охранники, словно отёкшие питбули, директриса, её любовник бухгартер, все управляемые Артуром, его проникающими духами. Сам он стоял рядом со мной и усмехался. Когда раздался взрыв и весь комплекс пансионата сложился в одну большую пылящуюся кучу, Артур довольно потёр ладонями:
— Желающих свидетельствовать должно быть много. Я позабочусь, чтобы всплыли даже бывшие выпускницы. Твои мучительницы угодят на нары. Но я позволю себе сделать небольшую поправку твоим желаниям. Для начала — маленькое представление, — и после этих его слов, шеренги словно очнулись ото сна.
Загудели, заходили ходуном, но я видела, как темные тени продолжают сновать среди этой взбудораженной толпы. Что-то послужило сигналом, и девчонки в возрасте от двенадцати и старше, ученицы младших и старших групп вдруг накинулись на своих наставниц с кулаками, выпуская наружу накопившуюся ярость. Для кого-то эта сцена возможно показалась бы вопиющей бесчеловечностью, но для меня … она была усладой для глаз, разливаясь упоением по моим венам и окутывая сердце удовлетворением. Одна только мысль, что эти сушеные гаргульи будут страдать — делала меня счастливой. Вот таким я стала человеком, такой я теперь стала женщиной, со своей скрытой жестокостью и пугающим расшатанным разумом, со своим собственным взрощеным демоном. И для Артура я была открытой книгой, благодаря своему ведьмовскому дару он чуял все мои темные помыслы и просматривал дальние закоулки моей души. Похоже, пока что он один знал, на что я способна и каким образом меня можно остановить. Он один знал меня настоящую, что страшно, потому что даже я толком не знала на что способна. …И он принимал меня такой.