– Это мой кузен, – побагровев, бросил он. – Полукровка, который станет герцогом вместо меня.
– Это… – Эмма запнулась, соображая. – Это Джулиан Синклер?
– Он самый.
Отвернувшись, она невидящим взглядом смотрела на танцующих. Маркус писал ей о своем кузене Джулиане Синклере. Отец Синклера, Джереми, женился на женщине, в жилах которой текла как английская, так и индийская кровь, он считал, что герцогом станет его брат-маркиз. Но вскоре Джереми умер от холеры, а маркиз погиб в результате несчастного случая на охоте. И наследником герцогского титула стал юный сын Джереми, на четверть туземец.
Теперь Джулиан Синклер вырос, и его дед, герцог, всеми законными юридическими способами подтвердил, что ему наследует внук. Но Маркус не мог пережить, что титул унаследует человек смешанной крови. Он, чистокровный англичанин, лишь следующий за Синклером претендент, а ведь это он должен носить земляничные листья [2].
– Он не похож на индийца, – пробормотала Эмма себе под нос.
– Конечно, не похож! – взорвался Маркус. – Герцог сделал все, что в его власти, чтобы добиться этого: Итон, Кембридж, место в палате общин. Но хотя человек и может прикинуться лучше, чем есть на самом деле, кровь свою изменить он не в состоянии. Самый достойный титул в Великобритании переходит к полукровке!
Эмма ошеломленно повернулась к нему:
– Маркус, ты говоришь с такой… ненавистью.
Он уставился на нее, сжав рот в тонкую линию:
– Вот как? Ты здесь только пять дней и уже начала вздыхать по аборигенам. Что сказали бы твои родители?
Эмма вздрогнула. Мимо проходил слуга с подносом, и она взяла бокал вина.
– Это жестоко.
– Жестоко, но верно. Даже умирая, они помнили о том, что они Мартины.
Отпив большой глоток отвратительного бордо, Эмма закрыла глаза. Снова и снова эта ужасная картина всплывала перед ее глазами: лица родителей, такие маленькие, бледные, и сомкнувшийся над ними океан. Боль утраты не проходила. Почти каждую ночь Эмма, рыдая, просыпалась от ночных кошмаров, в которых она тонула вместе с родителями. Только чудо привело ее к капитанской шлюпке, только Бог дал ей силы цепляться за нее в течение почти целого дня под нещадно палящим солнцем, не надеясь, что ее обнаружат.
Поставив бокал на буфет, она посмотрела Маркусу в глаза. Воздух был плотный и неподвижный, струйка пота стекала у Эммы по затылку. Странно, но ей вдруг стало холодно.
– Ты считаешь, что я должна была утонуть ради спасения репутации?
После минутного молчания лицо Маркуса смягчилось, он потянулся к ее руке.
– Нет, дорогая, конечно, нет.
Но Эмма задумалась. В конце концов, его честь, о которой он так печется, несмотря на непомерные карточные долги, это его дело. Но как он может порочить себя связью с замужней дамой!
Определенно Маркус боится стать посмешищем из-за помолвки с женщиной, которая прибыла в Индию не под бдительным оком родителей, а с командой грубых и бесцеремонных моряков. Эти моряки спасли ей жизнь, но общество задавалось вопросом, не отняли ли они у нее взамен кое-что более важное – ее добродетель.
При этом, разумеется, тот факт, что ее нареченный погряз в долгах и завел шашни на стороне, не имел никакого значения.
Эмма вскинула подбородок:
– Я всего лишь говорила с ним, Маркус. Давай забудем об этом. Не стоит смотреть на все так мрачно.
Маркус выдохнул и принялся разглядывать толпу поверх ее плеча.
– Интересно, почему его до сих пор не выставили?
– Возможно, потому, что он маркиз Холденсмур?
Маркус пристально посмотрел на нее:
– Мне не нравится твоя дерзость, Эммалайн. К твоему сведению, этот человек угроза Короне. Он ведет разговоры о возможном восстании и пытается заставить нас покинуть Дели. Думает, что местные войска могут пойти на нас.
– Боже! Неужели это возможно?
Маркус недовольно отмахнулся:
– Даже думать об этом – уже измена. Конечно, нет. Мы даем им хлеб, кормим их семьи. Только из-за глупой ерунды в Барракпоре…
Да, Эмма знала об этом. Когда она прибыла в Бомбей, все в городе обсуждали это происшествие. Сипай, местный солдат, застрелил двух британских офицеров, прежде чем его остановили. И насколько она помнила, никто из местных жителей не пытался разоружить его.
– И все-таки Джулиан прав, – сказала она. – Это не может не тревожить.
– То был случайный инцидент, впервые за двести лет в этой колонии. Виновника тут же повесили. Уверяю тебя, больше подобных неприятностей не будет.
– Но если лорд Холденсмур отчасти местный, возможно, он что-то слышал…
– Эммалайн! – резко повернулся к ней Маркус. – Да, этот человек отчасти абориген, и, насколько мне известно, он пытается запутать нас и выгнать из Дели, чтобы туземцы снова завладели городом! Я считаю, что именно это он и замышляет, я так и сказал специальному уполномоченному! А теперь прекрати свои нелепые предположения и постарайся быть любезной с хозяином дома.
– С хозяином?! Ты имеешь в виду того, кому ты наставляешь рога?
Все краски сбежали с лица Маркуса. О Боже! Как плохо гармонируют белокурые волосы с зеленовато-землистой кожей.
– Что ты сказала?
– Значит, это правда. – У Эммы тошнота подкатила к горлу. – Полагаю, ты собираешься сказать мне, что все еще меня любишь.
В голубых глазах Маркуса ничто не дрогнуло.
– Конечно.
Эмма сумела улыбнуться:
– Да. Мы ведь так долго любили друг друга. Чуть ли не с самого рождения.
– И навечно, – с удивительной уверенностью добавил Маркус. – И какие бы ты ни услышала сплетни, для меня нет в мире другой женщины, кроме тебя. Люди завистливы, и они распространяют злобные слухи, чтобы навредить мне…
– Я знаю… – перебила Эмма и замолчала, с трудом сглотнув; голос у нее сорвался. Как грустно сознавать, что она больше не может верить ни одному его слову. – Маркус, я хочу уехать.
Он долго всматривался в нее, потом коротко кивнул:
– Понимаю. Завтра я заеду к тебе в резиденцию. Мы все обсудим, и ты поймешь, дорогая. Эта ложь… ты должна выбросить ее из головы.
– Конечно, – пробормотала Эмма. – А сейчас найди, пожалуйста, леди Меткаф.
Прислонившись к стене, она смотрела, как Маркус протискивается сквозь нарядную толпу. И хотя Эмма видела только его спину, она знала каждый его жест, каждую улыбку. Таковы результаты двадцати лет знакомства. Родители давным-давно решили соединить их, они обсуждали помолвку, выбирали имена для будущих внуков. Ни Мартины, ни Линдли не подозревали, что их дети, на которых возлагались такие надежды, не испытывают подобного энтузиазма.
Закрыв глаза, Эмма прижалась щекой к прохладной стене бунгало. Окно дребезжало под порывами горячего ветра, пропитанного запахом жасмина, огоньки свечей нежно трепетали. Ночь словно сулила что-то приятное. Но Индия, казалось, вытягивала душу. Возможно, поэтому Эмма ощущала какой-то внутренний озноб, как если бы ее оборона рухнула, позволив ужасной меланхолии проникнуть в ее нутро. Но она ведь не переживает из-за Маркуса? Все ее ребяческие мечты о романтической любви остались в прошлом. Три года назад, когда Эмма впервые узнала о его многочисленных любовницах, она была убита горем, но мать быстро объяснила ей, что любовь – это нечто иллюзорное и мимолетное. А брак – это союз, партнерство с целью продолжения рода. Огромные обветшалые поместья Маркуса объединятся с богатством Мартинов, возникнет династия, и Эмма компенсирует неудачу матери, которая не произвела на свет ребенка мужского пола.
Но чем тогда объяснить внезапное предчувствие беды? Оно призрачной завесой отделяло от Эммы ярко освещенную комнату, вызывая у нее странное ощущение, будто она разглядывает большую панораму, вроде тех, что выставлены в Британском музее. Комната сейчас напоминала Эмме Помпеи перед извержением, вулкана или Рим перед падением – цивилизация на краю катастрофы.