А когда вышли из церкви, девочки спросили у матери, почему сегодня так много людей и кто изображён на иконе. Ведь два человека на ней — это совсем не Боженька?
Мать, а это была Росава, рассказала дочерям о христианском подвиге черниговского князя Михаила Всеволодовича и боярина Фёдора в стане татар. Поведала подробности злосчастного зимнего дня, о котором не любила вспоминать все прошедшие годы: о встрече с их отцом и о том, что ей предшествовало.
После вечери Росава уложила детей спать и, поджидая своего мужа — Ходяту, который ещё не вернулся с княжеского двора, предалась раздумьям. Как по совету Андрея хотела уйти в Пятницкий монастырь (после монгольского погрома он исподволь возвращался к жизни). Вспомнив об Андрее, вздохнула и перекрестилась, потому что его уже давно не было в живых.
Вернувшись в Чернигов, он тяжко захворал и в скором времени умер. Сказались преследовавшие его последние годы несчастья. Тяжело пережив известие о пропаже жены, а потом смерть сына и внуков в Киеве, Андрей стал нелюдим. А смерть князя, которому верой и правдой он служил с самого детства, окончательно подорвала его здоровье, ведь и годков ему было довольно — с князем Михаилом они были ровесники.
Улыбнувшись, припомнила, как Ходята отговаривал её идти в монастырь, просил поселиться у него. Семьи у него не было, а родители давно умерли. Свой дом он восстановил, так что места хватит. Тогда она решила: раз осталась в живых, значит это угодно Богу. А Ходята ради неё рисковал — на его плечо можно опереться смело. Она сказала, что пока поживёт в монастыре, а когда повенчаются, перейдёт к нему. Теперь у них подрастали две дочери, они души в них не чаяли и очень переживали за их будущее.
Потом подумала о Светозаре. Вернувшись в Чернигов, он разыскал Ярину. А та уже и не верила, что дождётся его, а когда увидела — вся засветилась радостью. Светозар её обнял и лишь только тогда заметил, что она на сносях. Ярина прильнула к нему и горячо выдохнула, что не мнила уже и дождаться, думала, что и второй ребёнок будет расти без отца. Светозар, услышав такие слова, только крепче прижал любимую к груди. Она же, притворно пытаясь вырваться, вскрикнула: «Осторожней, чертяка, задушишь!» — и счастливо засмеялась. Так бесстрашный ратник Светозар нашёл, наконец, своё счастье. А в скором времени Ярина разрешилась дочкой.
Росава с любовью глянула на своих спящих девочек, поправив сползшее с них одеяло, опять задумалась. Этим летом она с Яриной жала рожь и увязывала в снопы, а дочки складывали их в копны. Они взапуски мчались за очередным снопом, прихватив зубами, чтобы не мешали бежать, длинные русые косы. Утомившись от своей весёлой работы, девочки рассыпались по полю в поисках васильков. Сплетя из голубых, как небесная синь, полевых цветов венки, они надели их на голову и стали водить вокруг жёлтой копны хоровод. А потом, устав танцевать, три девочки, крепко держась за руки, пошли навстречу солнцу. Над притихшим от летнего зноя полем послышались звонкие детские голоса:
Три родственных детских души дружно потянулись навстречу новой неизведанной жизни. Но единая дорога, по которой они сейчас идут, дружно взявшись за руки, скоро разойдётся, как в руськой сказке, на три различных, полных опасностей и лишений пути. Но девочки, полные надежды и веры в свою лучшую долю, смело ступят каждая на свою стезю. И каждая пойдёт своим полным горечи и лишений путём. В новой взрослой жизни у них появятся свои семьи, заботы, суждения. И хорошо, если в жизненной сутолоке они не забудут годы, когда были счастливы и дружили, и любовь к своей «красно украшенной» руськой земле передадут своим детям. А те своим детям. И так по родственной цепочке в глубину будущих, предстоящих веков. Чтобы и через сотни лет потомки всегда помнили слова князя Михаила Всеволодовича Черниговского: «Не отрекаюсь!». Ни от своей родной земли, ни от своих славянских корней, ни от своей православной веры!
Сколько Брикус?
Памяти моих раскулаченных родственников и всех «куркулей» Украины посвящается
Часть первая
Зима в этом году выдалась студёная и вьюжная, дома занесло снегом по самые стрехи. Вот и сегодня на дворе кочевряжилась поздняя мартовская заметь. В такую непогодь Карп предпочитал отлёживаться в жарко истопленной сторожке, а не выходить во двор, где кружил-завывал на разные муторные голоса сиверко. Мокрый снег неистово сёк лицо, а стынь, забираясь под кожух, пронимала до дрожи. Но всё-таки изредка высовывал нос наружу, чтобы убедиться в порядке на конюшне, которую ему, как политически сознательному элементу, доверили охранять этой зимой. Карп недовольно вздохнул и тяжело матюгнулся.