А Гарпина, подломив ноги, рухнула на колени перед мужем и, цепляясь руками за сапоги, заголосила:
— Влагаю тебя, Клим, не выгоняй хлопца, нехай останется до утра!
— Нет, пущай уходит! — Клим жёстко посмотрел на жену.
Павел оделся и шагнул за порог.
— Ну, родич, прощай, зла на тебя не держу. А тебе, тётя, низкий поклон, что не забыла своего небожа.
Гарпина придержала племянника.
— Постой, вот тебе на дорогу!
Скинув с себя платок, она быстро собрала в него несколько сваренных картофелин.
Павел ушёл в ночь, а когда Клим, закрыв за ним дверь, вернулся в светлицу, она с ненавистью прокричала мужу:
— Изверг, никогда тебе этого не прощу, родича моего выгнал!
— Против ветра не ходят. И потом, своя сорочка краше греет. Что, жинка, запамятала, почему мы остались в этой хате? Может, позвать Карпа, он быстро подправит память!
Ближе к полночи из колхозного клуба, разместившегося в бывшей церкви, вышла припозднившаяся компания. Тёмные тучи угрюмо неслись по низкому небу и выстреливали на землю мелкие заряды дождя. Изредка в разрыв облаков показывались тусклые звезды. Обгоняя тучи в безудержной гонке, прорывался высоко в небе узкий серп молодого Месяца. Его мертвенный блеск осветил прижавшегося к забору человека.
— Ты видал? — толкнул Хвощ в бок Карпа и возбуждённо закричал:
— Стой, кто такой?
Мужчина, услышав окрик, понял, что его увидели, и рванулся к пруду, тускло отблескивающему в конце улицы.
— Если побёг, значит, боится! — ответил Карп. — За ним, догоняем!
А человек, добежав до пруда, в отчаянии, что за ним гонятся, бездумно выскочил на рыхлый, ещё не растаявший лёд и тут же провалился в воду по пояс. И пока он, отчаянно барахтаясь в холодной воде, расталкивая руками ледяное крошево, пытался изо всех сил выбраться на берег, подоспели преследователи.
— Ох, да никак это Павло! — удивлённо произнёс Карп. — Хватай его, хлопцы!
— Что, куркульский выкормыш, потянуло в родные края? — Карп подскочил к парню и с размаху ударил его кулаком в лицо. — Домой захотелось, гадёныш!
Павел пригнулся, прикрыл голову и лицо руками, пытаясь уклониться от побоев, и сквозь ладони сказал:
— Дядьки, не бейте меня, отпустите, я тихонько уйду, я никому зла не сделал!
— Не слухайте его, хлопцы, бейте! — заорал Хвощ.
— Может, не надо? — пытался одёрнуть Колян, — отведём в сельраду, а утром вызовем из района милицию?
— Ты что, Колян, жалкуешь врага нашей кровной, советской власти? Да он вне закона, за побег таким смерть на месте!
Павел упал, четверо мужиков стали утюжить его ногами.
— Кажись, помер! — склонившись над недвижным телом мальчишки, обеспокоенно произнёс Куцый.
— Что теперь будем делать? Я же говорил, нужно в милицию! — испугался Колян.
— Не дрейфь, хлопцы, в копанку его и концы в воду, — ответил Карп и добавил, обращаясь к Коляну, — но прежде сними с него сапоги, в хозяйстве всё пригодится!
Мужики проворно подхватили неподвижное тело за руки и за ноги, раскачали и закинули в полынью, где совсем недавно барахтался провалившийся под лёд Павел. Расступилась и сомкнулась над мёртвым телом глухая вода и долго не могли успокоиться, смятенно кружась и покачиваясь в полынье мелкие льдины.
Когда притихшие мужики уже расходились, Карп, прижимая к груди сапоги Павла, строго приказал:
— И ни гу-гу! Лишние разговоры нам не нужны! Скумекали!?
Месяц в испуге приостановил свой бег и спрятался за тучи. Мрачная ночь накрыла село, всё вокруг смолкло. О недавно разыгравшейся трагедии возле пруда только мог рассказать лишь тёмный платок тётки Гарпины, сиротливо валявшийся на берегу у самой воды, втоптанный в грязь вместе с раздавленной в нём картошкой.
Часть третья
…Брикус закончил свой невесёлый рассказ и попытался встать, но ослабевшие ноги не держали, он завалился на бок, отчаянно суча копытами по настилу, разбрасывая во все стороны загаженную испражнениями солому. Ужасные конвульсии пробежали по тощему крупу. Уже затихая, он увидел себя на леваде у Федора. Хозяин, приветливо улыбаясь, протягивал ему кусочек сахара. Брикус захотел поздороваться с Фёдором, но вместо радостных звуков из горла вырвался тяжёлый хрип, а с губ упали клочья пены. И он забылся в беспамятстве. На сердце у него стало легко и свободно, а душа, освобождаясь от бремени жизни, на лёгких, воздушных санях рванулась куда-то высоко вверх, под самую кровлю конюшни, в белесое, видневшееся сквозь щели в крыше рассветное небо.