— Вы сильно ошибаетесь на мой счёт, если считаете, что я вам враг, господин Реверт, — протянул тот связанные руки.
Марк кивнул, чтобы его освободили: бить человека со связанными руками не в его правилах.
— Ну так просветите меня, — подвинув носком туфли высокий стул, Марк прислонился к нему задницей. — Почему я не должен нарезать вас слайсами, потом пропустить через мясорубку, — показывал он последовательно подбородком на безмолвные механизмы рыбоперезабатывающего производства, — а потом не закатать по консервным банкам. Я слышал, вы собирались иначе провести эту ночь?
— Эти слухи сильно преувеличены, — потирая освобождённые запястья, усмехнулся тот. — Единственное, в чём заключалась моя задача, это облегчить её вам. И обнажить приоритеты господина Измайлова, так сказать, во всей их неприглядной красе.
— О, да, я прямо чувствую какая в моём теле образовалась приятная лёгкость, после того как пересчитал ему зубы. Вот не думал, что этим удовольствием обязан вам.
— Позвольте представиться…
Охрана привычно дёрнулась, но мужчина предупреждающе поднял руку и осторожно, медленно полез в нагрудный карман. А потом подал бугаю из отцовских телохранителей, стоящему ближе всех, визитку.
— М-м-м… — многозначительно процедил Марк, прочитав надпись. — Адвокат? А я уж грешным делом подумал здесь будет написано тайный агент, частный детектив, или, на худой конец, медиум, Ян Карлович. Вам бы пошло, — равнодушно отложил он на блестящий в полумраке металл стола визитку.
Только буква «М» на тыльной её стороне, или буква «W», смотря как читать, сказала ему больше любых слов.
Марк слишком хорошо знал, что она значит. И теперь понял куда больше.
Кому обязан муж Веры своими неприятностями.
Кто стоял за этим представлением на приёме у губернатора в его честь.
И кто знал его настолько хорошо, что заставил среагировать как отлично пристрелянное ружьё.
Что ему хотели сказать — Марк услышал.
И тот, кого могли бы звать хоть пророк Моисей, хоть адмирал Иван Фёдорович Крузенштерн, скорее всего, на самом деле адвокат Ян Карлович Вестлинг.
И он тоже знал, что Марк прочитал послание. И понял, кто его передал.
— Мои намерения были исключительно благородными. Прошу прощения, если меня неправильно поняли, — приложил он руку к груди.
— Ну что ж, поверю вам на слово. В конце концов, это касается лишь вас и господина Измайлова. Расходимся, господа. Концерт окончен, — встал он.
— Марк, что за? ... — воскликнула ему в спину Стелла.
Он не повернулся, только услышал, как застучали следом её каблучки.
— И что, ты его просто так отпустишь? — она так хлопнула дверью машины, что у Марка заложило уши. — Что он вообще за хер? — сунула она ему в нос прихваченную визитку.
— Я рассказывал тебе, что как-то сидел в мексиканской тюрьме? — спросил Марк, когда машина тронулась с места. Выбил из пачки сигарету, открыл окно, закурил.
— Столько раз, что мне уже кажется я сама там сидела, — рассматривала она картонку, пока Марк смотрел на огни порта и выдыхал дым.
— А как туда попал?
— Всего лишь купил косяк и попал под облаву в каком-то притоне.
— А знаешь кто её устроил?
— Дай-ка подумать, — кинув визитку в бардачок, паясничала Стелла. — Может, полиция?
— Может, — кивнул Марк. — А теперь вопрос на засыпку. Ты знаешь кто такой консильери?
Стелла подавилась воздухом. Откашлялась.
— Хороший вопрос для девочки с итальянскими корнями, чей отец был бухгалтером бандитской группировки. Советник босса мафии? Посланник? Посредник при решении спорных вопросов?
— Так вот, он консильери.
— И что это, чёрт, побери, значит?
— Что в игру вступил новый игрок.
— Кто?!
Марк усмехнулся. А про себя добавил:
Она.
За грудиной заныло, но память послушно открутила плёнку дальше тех событий, что вызывали эту саднящую боль, намного дальше, далеко-далеко, на четырнадцать лет назад…
Четырнадцать лет назад...
— И чем же ты можешь быть мне полезен, красавчик?
Женщина медленно пошла вокруг Марка, осматривая как раба на рынке.
Эффектная женщина. Яркая. Темноволосая. Одетая в длинное тёмное платье.
Со стеком в руках.
Зажав в руке обтянутый кожей пруток, она похлопывала по ладони лаковым чёрным шлепком в виде буквы «М», или «W», смотря с какой стороны читать.
Ей можно было дать и тридцать, и пятьдесят. Марк не умел определять возраст. Ему сказали, она наполовину тайка, наполовину армянка. Но ему было всё равно. Он был рад, что ей не восемьдесят. Знал, что в свои восемнадцать он никто и, самонадеянно решил, что может быть ей полезен только одним.