Теперь можно было расслабиться. Мягкий климат русских земель до боли напоминал родной, румынский и, как бы сильно ни хотелось домой, иногда я просила остановить карету и прогуляться, чтобы размять ноги и дать передохнуть уставшим лошадям. Березовые рощи полыхали золотом, на вспаханных озимых полях зеленели всходы, а небо казалось бескрайним и чистым, наполняя душу необъяснимой радостью и ощущением свободы. На ночь мы останавливались в гостиницах, именуемых в России постоялым двором. Небольшие деревянные строения щедро топили, и я уже забыла о постоянном холоде Ноттингемского замка, навек въевшемся в древние камни.
Однажды ночью мне не спалось. Близилось полнолуние, и яркое ночное светило беззастенчиво заглядывало в окно, освещая все уголки комнаты и наполняя ее густой белесой дымкой. Было душно и жарко. Стараясь не потревожить спящего мужа, я поднялась с кровати. Надела теплую накидку из соболей, на днях по случаю купленную графом, и вышла на балкон.
Прохладный сырой ветер ударил в лицо, раскидывая распущенные волосы. Облокотившись о резные перила, я вдохнула полной грудью, наслаждаясь изумительными запахами осени. Влажная земля, прелые листья, мокрая кора деревьев — все это сплеталось в неповторимый и волнующий аромат. Тихо шелестели ветви, засыпая листвой садовые дорожки, старательно подметенные накануне местной прислугой. Вся природа дышала покоем и умиротворением, она не умирала, а лишь медленно засыпала, освобождаясь от лишней ноши, готовя себе золотую постель, которая впоследствии покроется снежным одеялом…
На мои плечи мягко легли изящные холеные пальцы.
— Графине не спится?
— Графиня вышла подышать свежим воздухом, — откликнулась я, полуоборачиваясь. — Наверное, в этой гостинице бесконечные запасы дров, раз они так жарко натапливают комнаты.
— Таковы обычаи русских, — усмехнулся граф, — у них все от души. Но быть может, — словно опомнился он, — ты хотела побыть одна, а я нарушаю планы?
— Конечно, нет, — я ласково улыбнулась. — Твое общество всегда желанно для меня!
Супруг не спеша порылся в кармане и протянул мне раскрытую ладонь:
— Кажется, ты где-то его потеряла, — негромко сказал он.
Лунный свет заиграл на гранях крупного рубина, окруженного серебряным орнаментом, складывающимся в затейливый вензель. Ахнув, я протянула руку к своему обручальному кольцу, но граф мягко перехватил ее.
— Я сам.
Медленно надев кольцо мне на палец, он некоторое время рассматривал его, а потом поднес мою руку к губам.
— Вспоминаешь, как делал это первый раз? — спросила я.
Граф качнул головой:
— С тобой не нужны воспоминания. Каждый день несет новые впечатления, которые напрочь затмевают предыдущие.
— Следует воспринимать это как комплимент?
— Несомненно!
Граф плотнее запахнул на мне накидку и обнял со спины. Коснувшись губами моего виска, легко поцеловал.
— Знаешь, — задумчиво произнес он, — а ведь я не собирался жениться до сорока лет, да и потом — только ради возможности иметь законных наследников.
— Зачем тогда женился в двадцать шесть?
— Потому что встретил тебя, — вздохнул он, смыкая руки на моей талии и прижимаясь крепче. — Ты покорила меня своей искренностью, заставив вновь пережить давно забытые чувства. Я не мог тебя потерять, не мог допустить, чтобы однажды кто-то другой повел тебя к алтарю.
Ветер замер на мгновение, словно удивившись словам любви, так странно звучащим в устах гордого графа, привыкшего получать желаемое по щелчку пальца и обычно не обременявшего себя заботой о моральной стороне вопроса.
— Ты отказался от свободы, — проговорила я, слегка растерявшись, — от других женщин, чтобы обладать только одной из них.
— Иногда мужчине достаточно одной женщины. Если она та, которую давно искал.
Оживший ветер зашумел в ветвях, обдал холодным порывом, срывая с ресниц невольно навернувшуюся слезу…
…Если я скажу, что та ночь была волшебной, я солгу. Она была лучшей в моей жизни.
Как и предсказывал граф, по возвращении в Румынию нас ожидал торжественный прием. Чрезвычайно обрадованный привезенными из Англии бумагами король устроил званый обед, на который собрал всю придворную знать. Прежде чем приступить к трапезе, он произнес хвалебную речь в адрес своего фаворита, и я в который раз поразилась сложности и патетике придворного этикета. Мой супруг был гордо назван одним из достойнейших сынов страны, не жалеющим живота своего ради ее блага и процветания, искусным послом и тонким дипломатом. В красках перечислив имеющиеся таланты графа, король не постеснялся приписать ему новые, которыми тот отродясь не обладал. После чего, упомянув необыкновенно важную миссию в Лондоне, торжественно пообещал, что после следующего подобного подвига он с радостью пожалует Владиславу Дракуле титул князя.
— Ну все, — скептически прошептал граф мне на ухо, со скромной улыбкой выслушивая королевские дифирамбы, — теперь количество моих почитателей увеличится вдвое, а число завистников удесятерится. Однако, зная характер своей супруги, — он бросил на меня быстрый взгляд, — я бы поостерегся с получением нового титула.
Не успели утихнуть торжества по поводу возвращения графа, как в высшем обществе поползли тревожные слухи: в консервативной Англии вспыхнуло невиданное доселе крестьянское восстание, вынудившее правящего короля Георга пойти на уступки и пожаловать народу конституцию, а также согласиться на созыв парламента, существенно ограничившего абсолютную королевскую власть. Целую неделю столичная аристократия обсуждала это событие, гадая, как оно отразится на европейской монархии и на Румынии в частности.
А потом вернулся Гэбриел, необыкновенно довольный и гордый собой. Посетив дом отца, в котором он остановился, я пыталась расспросить брата о событиях в Англии и его непосредственном в них участии, но на все вопросы тот отвечал лишь загадочной улыбкой. «Ричард Грей просил передать привет моей прекрасной сестре. Он надеется, что ты сохранишь его лук в качестве памятного подарка» — вот и все, что мне удалось от него добиться.
В декабре, на мой девятнадцатый день рождения граф устроил шикарный бал, пригласив на него чуть ли не всю столицу. Брат прислал подарок и пространную записку, в которой извинялся за невозможность явиться лично. И хотя он ссылался на сложности со службой, на которую вновь поступил по своем прибытии, я понимала, что причина на самом деле в нежелании посещать дом моего супруга. Однако через три дня, когда мы с мужем навестили отца с ответным визитом, брат сильно меня удивил. Он не только не покинул общую гостиную, в которой старый граф Ван Хельсинг принимал гостей, но и поздоровался с бывшим союзником сдержанным кивком головы. Бедный папа, ничего не знающий о событиях в Ноттингеме, в страшном волнении созерцал присутствие под одной крышей двух давних врагов, которые пока вроде не собирались бросаться друг на друга с оружием в руках. Заботливо обхаживая зятя, непринужденно устроившегося в кресле, он то и дело бросал тревожные взгляды на сына, облюбовавшего диванчик у дальней стены. Но Гэбриел, прихватив себе бутылку вина, был невозмутим и старательно делал вид, будто кроме него в этой комнате никого нет.
Я сидела чуть поодаль и, сложив на коленях руки, наблюдала за тремя дорогими моему сердцу людьми. «Нет, — думала я, — брату и мужу никогда не стать друзьями, но первый шаг к примирению уже сделан».