— Это моё! Это моё! Это моё! — повторял он, смотря на меня безумными, налитыми кровью глазами. — Память — это всё, что у меня осталось. Отдай! Или я вырву его из тебя вместе с сердцем!
Я медленно поднялся на ноги, прекрасно понимая, что меня ждёт очередной поединок. Хоть и не с пятью бойцами сразу, а всего лишь с одним. Но этот был куда опасней тех пятерых.
— Нет, — решительно сказал я, достал второй кинжал и крепко сжал рукояти. — Это не твоё. Этот кулон я отдам Омори Йотаро. А если ты и не планировал примиряться, каяться и всё такое прочее, ты здесь и останешься. А я найду Брук и без твоей помощи. И, если она будет такая же невменяха, поступлю с ней точно так же.
— Глупец! — прорычал он. — Тебе не одолеть её! Никак! Ты слишком слаб! И тебе не одолеть меня! Ты думаешь, я забыл чему меня учили? Я — смертельное оружие. Я убиваю голыми руками. Мне даже не нужен клинок, чтобы разобраться с тобой!
— Давай! Иди сюда! Попробуй! — закричал я.
Патрик зарычал, как вепрь, но тут у входа раздался спокойный знакомый голос.
— Остынь, Патрик. Твой гнев — твоя слабость. Однажды он уже погубил тебя.
Случайные зрители-НПС, Патрик Селин, да и я сам дружно уставились в сторону двери. Распахнув створки руками, прямо в проёме стоял Хошино Кусумото. Он спокойно зашёл в зал и подошёл к Патрику. Положил руку ему на плечо, но тот её раздражённо сбросил.
— Не лезь, Хошино. Он мой! Он должен быть моим! Я заберу его!
— А возможно, и лишишься жизни, старый друг, — пожал плечами азиат. — "Пришлый" выглядит опасным и умелым. Что будет, если ты его не одолеешь?
— Мне всё равно! Он отобрал его у меня! Я хочу вернуть себе частичку памяти…
Моя виртуальная челюсть непроизвольно открылась после такой чудовищной лжи, но обвинить Патрика в ней я не успел.
— Сармату кулон нужен для того, чтобы вернуть его нашему старому учителю. Чтобы от нашего имени попросить прощения за грехи, от нашего имени примириться и покаяться. Ни у тебя, ни у Брук не хватило на это сил. Не хватает и теперь. Я же и Милена хотим обратного. Мы хотим оставить прошлое в прошлом и всё забыть. Извини, мой старый друг, но если ты попытаешься отобрать кулон, я приму иную сторону.
Хошино Кусумото спокойно подошёл ко мне, стал рядом и очень медленно вынул кинжалы из ножен.
— Эту историю пора заканчивать, Патрик. Ты или примиришься и расскажешь Сармату, где может скрываться твоя бывшая любовь. Или умрёшь прямо здесь. Третьего варианта не существует.
Патрик Селин зло скривился и сжал кулаки. Принял атакующую стойку, но напасть так и не решился. Он несколько раз сгибал ноги в полуприсяде, словно собирался броситься на нас, боролся со своими демонами и побеждал их.
Через пару минут он перестал сжимать ладони в кулаки и прошептал:
— Видит Бог, я сожалею о тех поступках, которые мы совершали. Я хочу смыть свои грехи, хочу в них покаяться. Но так же я хочу вернуться обратно. Понимаешь, Хошино? Это было самое счастливое время моей жизни… И только кулон напоминает о нём.
— Те времена не вернуть, Патрик. И они не были счастливыми. Мы принесли слишком много бед этому миру… Смирись. Не надо губить жизнь ради того, что никак не вернуть.
— Моя жизнь и так загублена, — тихо прошептал тот, медленно опустился на ближайший стул и обхватил лицо руками.
— Значит, всё в порядке? — осторожно спросил я неожиданного помощника, который сейчас стоял со мной плечом к плечу. — Что он делает?
— Примиряется, — ответил Хошино Кусумото. Затем поднял полуживой стул с пола, поставил рядом с Патриком Селином и присел. — Где Брук, Патрик? Сармату нужно знать, где она скрывается. Ты знаешь где она?
— Он говорил, что знает, — подсказал я. — Сам сказал.
— Кулон больше никогда не будет твоим, — Хошино вновь успокаивающе погладил его по плечам. — Он будет возвращён тому, кто когда-то собственноручно повесил его тебе на шею. Как и мой, как и Милены… Как и Брук, — добавил он затем. — Где она?
— Не убивай её! Пожалуйста! — Патрик оторвал ладони от лица, полного слёз, и обратился ко мне. — Сохрани ей жизнь. Она больше не безумна. Она вновь стала такой, которой я её знал.
Я неловко закашлялся. Но не от неожиданной просьбы, а от вида боевого петуха, который в одно мгновение перестал им быть и рыдал, сидя за столом. Мне показались такие разительные перемены, такие эмоции, явным перебором для простого квеста по заданию ордена. Это было как-то чересчур.