Иван оторвал полоску маскхалата, туго обмотал место ранения. Боли почти не чувствовалось. Вслушиваясь в шум на улице, Иван прислонился затылком к стене.
Ни прежде, ни сейчас ему не приходила в голову мысль о серьезной опасности, нависшей над ним. В самом деле, какой офицер, вместо того чтобы идти на помощь командиру, кинется разыскивать по селу одинокого партизана? Ведь немцы и так наказаны за свой чрезмерный интерес к полудохлой собаке.
Все же не доверяя сам себе, Иван приставил сбитую с петель дверь на свое место. Нужно было уходить. О поимке коменданта теперь не могло быть и речи. «Уходить надо огородами... огородами... огородами...» — больно стучало в висках.
Прошло еще несколько минут. И вдруг снаружи над самой головой прозвучало грозное:
— Рус, ком гир! Иван, сдавайся!
Но самым удивительным было рычание овчарки. Собака уже положила когтистые лапы на порог, тыча мордой в щель между притолокой и неплотно приставленной дверью.
Иван достал из внутреннего кармана пистолет, выжидая. Фашист пустил в дверь пол-очереди из автомата. Дверь рассыпалась, раздробленная пулями. В большой проем на месте вывалившихся досок Иван разглядел широко расставленные ноги солдата и овчарку у этих ног.
Не целясь, он два раза выстрелил. Солдат рухнул рядом с добитой собакой. И тотчас вдоль стены послышался топот — гитлеровцы окружили избу.
— Иван, ком гир! — кричал офицер. — Ми не стреляйт. Ты пойдешь на выставка Германия! Мы тебя посадим клетка и показывайт, какой большой враг ми тут победиль!
Офицер засмеялся сквозь зубы.
Полтора Ивана аккуратно целился из автомата — солдаты отчетливо были видны на снегу. Навсегда замерло еще несколько черных вражеских фигур вдоль плетня.
Стреляли уже с двух сторон — дверь с улицы тоже зияла сквозными пробоинами. Поединок этот мог прекратиться в любое мгновение, но фашистский офицер добивался пленения богатыря.
— Рус, сдавайся! — кричал он, бегая вокруг избы. И всякий раз Иван нажимал на спуск, направляя автомат то в одну, то в другую сторону.
...С тяжелым звоном упала внутрь избы высаженная прикладом оконная рама. Иван кинулся навстречу новой опасности, распахнув дверь в избу.
Солдат уже висел на подоконнике, когда Иван подскочил к нему и опустил приклад на голову. Ивану удалось пристрелить и замешкавшегося гитлеровца, который подсаживал своего товарища в высокое окно избы. Рискуя быть убитым сзади, из сеней, партизан все же заставил убраться с дороги нескольких человек, залегших для перестрелки с ним посреди улицы.
Всматриваясь в темнеющие силуэты солдат, изредка постреливая через окна, Иван вдруг стал замечать, что на улице сначала робко, а затем все ярче светлело. Лицо Ивана к тому времени было в крови, ныло плечо, левая рука дрожала, плохо поддерживала автомат. Сам он шатался от стены к стене — ноги служили неверно. Иван не сразу догадался, что посветлело на улице от пожара — фашисты зажгли изрешеченную пулями избу.
Кончились патроны.
Замолчали и гитлеровцы, наблюдая, как огонь уничтожает крышу, как рушатся обвитые оранжевыми лохмотьями пламени стропила.
Лейтенант Копф сидел на снегу, прижимая к виску снег: задело осколком гранаты. В голове не переставало гудеть, преследовал тошнотворный запах крови.
Он уже охрип. Ему надоело выкрикивать команды. Солдаты почти не откликались на его зов. Они лежали в самых невероятных позах вокруг гигантского костра. Кто знает, сколько их осталось от взвода в живых, и способен ли кто стрелять? Впрочем, кажется, и некуда больше стрелять. Судя по выстрелам со стороны леса, партизан отогнали и без Копфа, а Большой Иван уже не отвечает.
Копф ждал, когда кровля над стенами обрушится и жара поубавится. Ему не терпелось взглянуть на мертвого партизана. Для чего это ему нужно было — он объяснить не мог. Просто так. Копф подошел к избе и стал у обуглившегося входа.
— Эх, Иван, Иван... Не захотел ты поехать в Германию, — негромко проговорил он вслух, не обращаясь ни к кому, глядя куда-то сквозь огонь.
И вдруг офицер отшатнулся, инстинктивно всплеснув руками: на него двигалась из огня темная фигура партизана. Иван еле переставлял ноги, шумно глотая морозный воздух, пытался разглядеть что-либо сквозь ресницы, склеенные запекшейся кровью. Он ничего не видел, но чувствовал близость врага.
Внезапно между Копфом и Иваном свалилось бревно, обдав их жаром. Копф с ужасом видел, как Иван медленно нагибается над горящим бревном, как пробует поднять его голыми руками.
Лейтенант Копф упал на землю, запутавшись ногами в стропиле. Огонь припекал снизу, поэтому Копф, отталкивая стропило, упустил еще несколько секунд для стрельбы. За это время Иван подошел к нему вплотную. Но Копф все же выстрелил, конвульсивно взмахнув рукой в воздухе. Это было его последнее движение, однако оно оказалось решающим и для Ивана — пуля угодила Ивану в бок.