— Значит, умер! — с искренним сожалением произнес студент.
Это было уже убеждение. Клавдий Орефьич решил не вступать в дальнейшие споры. До самого выхода из вагона юный попутчик не осмелился больше заговорить о «серьезном инструменте», а Кострыкин словно не замечал его любопытно-жадных взглядов, устремленных на скрипку...
Родную деревню Аржаницу Клавдий Орефьич помнил до выщербленных избяных углов, до дыр в крышах. Изба Кострыкиных, стоявшая на самой середине однорядной улицы, казалась приличнее других разве потому, что летом это убогое строение стыдливо заслоняла ветвями густолистая плакучая ива, зимой ее по самую крышу заносило снегом.
После гибели отца в японскую войну, хозяйство перешло к старшему брату Моисею. Оно было не столь обширным. Когда встал вопрос о дележе имущества, Кланьке по собственному его выбору досталась лишь гармоника-тулка, привезенная отцом из отхожих промыслов в назапамятные времена. Кланька не считал себя в обиде. Обладая этим инструментом, он становился вровень с самыми влиятельными людьми в округе. Под его музыку в Аржанице крестили детей и справляли поминки, веселились на свадьбах и водили на лужайке хороводы.
С гармошкой за плечами ушел младший Кострыкин на гражданскую войну.
Эта обшарпанная и голосистая трехрядка могла бы стать неплохим экспонатом в военно-историческом музее, если бы ее не разрубил осколок врангелевского снаряда на Перекопе.
Зная хорошее отношение кинему со стороны полкового комиссара Демьяна Сорокина, Кострыкин хотел при демобилизации попросить у комиссара какую-нибудь лошадку из обозных. Для такой просьбы имелся предлог: солдат потерпел убыток на войне, лишился последнего родительского наследства.
Но комиссар Сорокин — таков уж был человек — всегда опережал думки бойцов. Перед шеренгой отличившихся в бою, он вручил ротному гармонисту Кострыкину диковинный продолговатый ящичек, в котором лежала скрипка. Инструмент этот был уже знаком Клавдию: красноармейцы не раз находили скрипки в опустевших помещичьих усадьбах.
Если бы не памятная надпись на прикрепленной к грифу золоченой пластинке, Кострыкин не постеснялся бы сказать комиссару о затаенном желании: заиметь вместо скрипки любого заезженного одра. Но граверная роспись гласила четко, как приказ: «Красному музыканту К. О. Кострыкину за боевые заслуги перед Рабоче-Крестьянской Красной Армией».
Клавдий принял свою награду с достоинством, четко, по-уставному, ответил командиру, но внутренне был не удовлетворен, даже обозлен на скрипку.
— Нет, гармонь лучше! — твердо решил боец, поиграв немного в казарме. «А что если обменять ее все-таки на лошадь? — мелькнула у него мысль, — Пойду к комиссару, человек он добрый, с понятием!»
Сорокин рассмеялся, выслушав его просьбу.
— За эту штуку, товарищ Кострыкин, — разъяснил он, беря скрипку в руки с осторожностью матери, пеленающей младенца, — помещик Фальцфайн в свое время отправил в Германию табун степных рысаков...
И комиссар принялся рассказывать бойцу все, что знал о гениальном итальянском мастере Страдивари, скрипки которого стали теперь музейной редкостью. Не приключись беды с гармоникой, комиссар, чего доброго, и не решился бы вручить ему редкостный трофей, а отправил бы скрипку в Москву.
— Отвоеванные у бар ценности теперь должны принадлежать народу, — подчеркнул Сорокин.
Наивная просьба бойца — обменять скрипку на лошадь — поначалу даже оскорбила комиссара, но Сорокин старался не отменять своих прежних решений.
— Не поехать ли тебе, товарищ Кострыкин, вместе с этой самой скрипкой прямо в Москву, на ученье? Ну-ка, переключай свои мозги на глубокую пахоту, думай! — загорелся комиссар.
Был он молод, подобно Клавдию, и носил непышные жесткие усы, чтобы походить на Фрунзе.
— Война на убыль пошла. И красные учителя и красные музыканты нам теперь потребуются. На гармонике ты горазд был выкомаривать. Может, и эту господскую музыку осилишь?
Кострыкина опрокинули эти мысли. Ушел он от комиссара в замешательстве, заснул в ту ночь перед побудкой. Но приснилось ему другое, не скрипка, хотя он все время неласково думал о ней, — приснился табун лоснящихся рысаков.
Утром вестовой увел его в штаб полка за получением документов: о демобилизации, о направлении на учебу в Москву. Адрес «красной музыкальной школы» не был указан. Ее надо было отыскать самому. Комиссар-провидец, почесав в затылке, заключил, что таковая должна быть в столице. Кострыкин чувствовал себя в некотором роде разведчиком по музыкальной части.