Сильнее других слов генерала партизан взволновало сообщение о том, что аршинные сапоги эти прислал Ивану в специальной посылке уральский кузнец Егор Потапов.
— «Носи, сынок, на здоровье, — прочел Холмов послание Егора Потапова своему брянскому другу, — двойные спиртовые подметки поставил я тебе. До самого Берлина хватит. Дави ползучих гадов этими сапогами, как я давил в гражданскую войну беляков... Пусть не думают наши враги, что нам с тобою не во что обуться на Руси. Нужна будет моя подмога — крикни, отзовусь по-братски со своими сыновьями-уральцами». Получай, Иван Еремеевич, обновку... Магарыч с тебя по старинному обычаю, — протянул генерал драгоценный подарок Ивану.
Полтора Ивана схватил сапоги и метнулся в сторону, прорываясь из окружения. Строй окончательно изогнулся: левый и правый фланги отрядов двинулись со своих мест и с криками «ура» стали загибаться, беря обладателя диковинных сапог в окружение.
Среди тех, кто устремились за Иваном, оказался и генерал Холмов. Он подоспел вовремя: бойцы уже стащили с Ивановой ноги один лапоть и хотели было зашвырнуть его на дерево. Холмов ухватился за веревки, не на шутку встревоженный:
— Братцы — это мой трофей! Обещание дал директору музея. Позвольте, позвольте...
3...Предутренняя застоявшаяся тишина. Лишь прошелестит крыльями испуганная ночная птица, жалобно застонав на лету, да послышится мягкий шорох тысяч ног, нетерпеливо приминающих снег. Иногда — шепот, похожий на хрип:
— Пароль?
— Патрон... Отзыв?
— Полесье...
Несколько мгновений молчание, пока встретившиеся не нащупают друг друга глазами и глаза их встречно не потеплеют.
— Ну как вы тут?
— Люди ждут сигнала, Гордей Данилович...
— Не оплошай, Маркиан. На тебя вся надежда.
— Сомну, если даже один на один сшибемся.
И снова гулкая, тревожная тишь. Еле различимое позвякивание сбруи. Злобный шепот нерасторопного всадника, хватающего коня за уздечку.
— Пароль?..
— Отзыв?..
— Не забыли, сябры-белорусы: если Маркиана прижмут к земле пулеметами, выводите эскадрон во фланг.
— Все помним, «отец». Может, разрешишь нам и начинать? Ребята клянутся, что своим отрядом возьмут село. А вы уже в обход с колонной!
Чей-то протяжный свист. Неслышно ткнулся в снег, задетый стволом карабина сучок...
— Щорсовцы хотят вступить в бой первыми, товарищ генерал-майор.
— Спасибо за службу, хлопцы! Слыхал уже такое в отрядах «За родину», «Народный мститель». Не последний сноп жнем — обмолот будет... Итак, ясно? Если чапаевцев немец отобьет, жарьте во всю ивановскую из минометов и поднимайтесь вслед за огневым валом.
— Зробимо все, що треба, товарищ Пунин!
— Зальем сала за шкуру кату!
Через несколько минут опять:
— Пароль?!
— Отзыв?!
— Все уложили как следует, Халетов?
— Не обоз, а резервный отряд, товарищ Пунин. Может, позволите нам развернуться на опушке леса и прямо с саней пальнуть по фрицам? Пушки и минометы приспособлены для такой стрельбы!
— Молодец, Халетов! Нога зажила?
— Хоть до Берлина!
— Стойте, ждите сигнала. Щорсовцев поддержите вовремя.
И наконец далеко-далеко от командного пункта, на лесном «язычке», выдвинувшемся по направлению к селу:
— Ты, Веретенников?
— Мы, товарищ генерал. Здесь и старший лейтенант с нами.
— Ну, сынки, вся надежда на вас. Чем больше уведете за собой немчуры к болоту, тем успешнее вся затея...
— Ясно, товарищ генерал. Я и сам здесь.
— Самому, Петр Семенович, не велю быть здесь без надобности. Справится один Веретенников. Твое место у болота. Заманить в лес полдела. Работай штыками, если придется, вали лес, но ни одного фрица мне с тыла не оставляй, кроме пленных.
— Слушаюсь!
— Ну давайте, ребятки, поцелуемся на прощанье. Теперь уж после победы увидимся...
Крепкие мужские объятия. Минута задумчивого молчания. Потом звучный шепот, который не забудется вовеки:
— Ни пуха ни пера тебе, «отец»!
— Ну с богом, сынки.
Едва утихли шаги генерала, как воздух ахнул и раскололся от пушечного выстрела. Это приложился к орудию на командном пункте самый старый батареец среди лесных воинов — генерал армии Холмов. Снаряд еще шелестел в вышине на подступах к селу, а Веретенников, глубоко вздохнув, скомандовал притаившемуся лесу:
— Вперед!
— Вперед! Вперед! — многоусто загудело в лесу.
Вздрогнули кусты, ожил снег... Темные бугорки, словно заведенные, замелькали на снегу, падая, на мгновение замирая, чтобы подняться вновь.