Но как в таком случае смотреть в чистые глаза русского мальчика, который жаждет не спасения, а отмщения?! Отмщения — за кого? Только ли за себя?
— ...Можете мне верить, господа, — не скрывая недовольства собой, заключил Лейк двадцать лет спустя в гостеприимном доме мистера Хьюза. — Клянусь вам, что я не выдержал тогда испытания мальчишеских глаз. Я ушел, бормоча проклятия и врагам своим, и рассудительным друзьям, и самому себе. Я шел к Андрею с надеждой помочь младшему собрату, хотя бы сочувствием. Но ушел сознавая: во мне что-то надо менять, прежде чем я гожусь в утешители.
После бессонной ночи я дал себе слово — не покидать застенков фрау Бригитты, пока в них томится этот юный узник с чистым, требовательным взглядом...
9Гестаповец Курт Зорге явился лишь на четвертый день. Он был решителен. Природа наделила его тяжелой поступью и тяжелым взглядом. Но эта же природа свела на нет все его устрашающие достоинства смешными веснушками, щедро рассыпанными вокруг вздернутого, как у девушки, широкого носа. Курносое лицо с ямочкой на правой щеке придавало Курту наивный ребяческий вид. Когда он представился фрау Бригитте нарочито громким голосом и выпятил для солидности губу, фрау Бригитта хотела взять его за подбородок и потрепать по щеке, как это она всегда делала при встрече с детьми.
Курту недавно исполнилось восемнадцать. Он приехал допрашивать «шестнадцатилетнего большевика». Так ему разъяснили задание курсантской практики.
— Какую веру вы, юный друг, исповедуете? — тщательно скрывая свое недовольство бесцеремонностью гестаповца, полюбопытствовала фрау Бригитта.
— Моя мать католичка, — бросил Курт, настораживаясь.
— Неужели она вам никогда не говорила о том, что, переступая порог храма, нужно снимать головной убор.
Курт, спутав шаг, дотронулся было до козырька, но тут же отнял руку:
— Но в данное время я нахожусь на службе, мадам.
Женщина державно распрямилась перед ним:
— Я тоже здесь на службе, курсант! Прошу в дальнейшем именовать меня госпожой штурмбаннфюрер, если не осведомлены в церковной субординации!
Увидев перед собой монашку в звании майора, Курт смутился. Представления о женщинах, не исключая особ монастырского звания, гестаповец черпал из сальных анекдотов, которые имели широкое хождение среди его сверстников-курсантов.
— Могу ли я встречаться здесь с лейтенантом Шувортом? — выпятив губы и нахмурив по-детски пушистые брови, осведомился Курт.
— У нас здесь, не принято обращаться друг к другу по воинскому званию, — наставительно сказала фрау Бригитта, возвращая Курту предписание. — Мы зовем Шуворта просто Морицем. Он — садовник. Когда потребуется, я пришлю его.
Курт качнулся на носках сапог, глядя на женщину сбоку, растерянно шаря по карманам в поисках сигареты.
— Меня предупредили, что, кроме лейтенанта Шуворта, никто здесь не будет вмешиваться в мои дела, — наигранным баском отчеканил Курт.
«О, этот далеко пойдет! — с презрением подумала о нем фрау Бригитта, опасаясь, что Курт может при первой же встрече угробить русского. — Впрочем, они друг друга стоят».
— Будьте повежливее! — сдерживая себя, произнесла вслух Бригитта. В глазах ее мелькнул холодный огонек. — Я хотела сказать: попытайтесь с русским договориться по-хорошему. Он такой же упрямец, как и любой другой мальчишка на свете.
Курт хохотнул:
— Ну, это мы еще посмотрим... А что касается приемов гуманного обращения с арестованными, это самая слабая сторона моей подготовки. Я предпочитаю прямолинейность. Это, по крайней мере, не в ущерб мужскому характеру.
Сказано это было явно с оттенком самолюбования. В камере Курт прокричал с порога:
— Арестованный Андрей Величко, встаньте! С вами будет разговаривать представитель политической полиции Германии!
Андрей, лепивший из хлеба фигурку балерины, на миг поднял голову. Увидев перед собой курносого, подстриженного под ежик паренька, почти ровесника себе, он лишь качнулся, сидя на кровати. Спущенные на пол ноги его были закутаны одеялом.
— Ты меня слышишь? — сделал шаг вперед Курт.
— Слышу, — оглядывая балерину, отозвался Андрей. — Но я не Величко и не арестованный.
Курт всхохотнул, запрокинув голову, заходил по камере. Подковки его новых, с высоким каблуком, блестящих сапог оглушительно цокали по цементу.