Пустая, не наполняемая ничем. Даже рождение сына, которого любила всем сердцем, не смогло заполнить в моей душе то место, что отвечало за любовь.
У Бетрины с ее черным драконом тишь да гладь. Я чувствовала их безграничную любовь друг к другу и даже подпитывалась ею. Звери приняли друг друга.
А вот люди…
Ник, выслушав меня, присел на корточки и, схватив за подбородок, силой заставил поднять заплаканное лицо.
— Дара, ты так ошибаешься. Насчет него ошибаешься. Да, у нас были с ним свои счеты. Но все испарилось ровно в тот день, когда ты оказалась под завалами.
Я удивленно расширила покрасневшие глаза.
— Не понимаю.
Он ослабил свою хватку, убрал руку и сел рядом.
— Что ты помнишь последнее, перед тем как… — он взял дыхание, видимо тоже переживая за меня, — как впала в кому?
— Тебя. Я помню, как ты меня спас.
Он нервно дернулся и, посмотрев прямо в глаза, сказал:
— Я тебя просто вытащил, а спас твой муж.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Когда тот замок обвалился, мы сразу поняли, что дело плохо. Император и Веррион моментально прекратили свой бессмысленный поединок и ринулись тебя спасать.
Но здание было сделано добротно. Усложнялось тем, что оно было невероятно высоким, сложенным из драконьего камня. А оно, как ты знаешь, очень тяжелое и плотное.
Я кивнула, пока не совсем понимая, к чему пытался подвести меня Ник.
— Мы принялись разгребать, но плиты, лежащие сверху, не двигались с места. Ни драконом, ни человеком у твоего мужа ничего не выходило. Он бегал как умалишенный, пытаясь вызволить тебя оттуда. Уже совсем потеряв надежду, он встал, хорошенько уперся ногами и начал поднимать. Не знаю, как ему удалось, но он смог приподнять одну из самых огромных плит. Настолько высоко, что мне хватило пролезть целиком и вызволить тебя.
К горлу подкатил тугой ком. Я тяжело сглотнула, пытаясь унять дрожь в руках.
— Что сталось с Веррионом?
Ник тяжело вздохнул.
— От такой нагрузки его позвоночник не выдержал. Я слышал треск и сильнейший хруст. Он рухнул, парализованный по пояс.
Мы вас обоих доставили домой. Император созвал лучших целителей. Но все разводили руками. Ты не приходила в себя, а он… ему пророчили навсегда остаться инвалидом, прикованным к кровати. Но и здесь он удивил своим упорством. Шевелить его было нельзя, а он, обезумев от переживаний, требовал отнести его к тебе, чтобы быть рядом. Кричал, срывался. Ему все отказывали, рассказывая в подробностях о последствиях.
Я задержала дыхание.
— Что он сделал?
— Однажды ночью мы обнаружили его валяющимся около твоей постели.
Сделала выдох.
— Но как?
— Он на руках полз к тебе, превозмогая сильнейшую боль. Мы перенесли его кровать в комнату. И началась его ежедневная борьба за право сидеть рядом с тобой, а не лежать.
Он занимался каждый день, пока уже его организм не сдался и не стал ему подчиняться.
Он сделал свои первые шаги ровно за сутки до того, как ты очнулась. Приказал убрать кровать и, словно чувствуя, что ты придешь в себя, сидел и ждал этого момента в кресле.
— Но почему он мне не сказал?
Во мне плескалась горечь, а еще восхищение, срывающее все мои замки, которые я навесила на свое сердце.
— Мало того, запретил всем нам рассказывать это тебе. Уверен, еще получу за это.
Ник улыбнулся, большим пальцем вытирая слезы с моего лица.
— Вы должны быть счастливы. Как никто другой. Позволь ему любить тебя и быть наконец любимой…
И я позволила. В тот день не уснула, пока не дождалась его со службы. И когда он по традиции расположился за моей дверью, чтобы снова провести там ночь, отворила ее, впуская его не только в свою спальню, но и в свое сердце, в свою жизнь…
Конец.