Копыта размеренно стучали по наезженной дороге, и я продолжала держаться за удила и старалась не уснуть.
Внезапно мы выскочили из леса и оказались на открытом пространстве. Передо мной расстилалось огромное, до самого горизонта, поле. Ветви деревьев не заслоняли небо, и света звёзд хватало, чтобы увидеть серые тени, рассекающие высокую траву.
Я боялась, что конь тоже заметит их и испугается, но ему, казалось стало легче скакать, стоило нам покинуть лес. Возможно, он больше боялся темноты, пугающей своей неизвестностью. Теперь же мы поскакали быстрее.
Я смотрела на споро бегущих по полям волков и восхищалась ими. Их животной мощью, скоростью, ловкостью. Они легко преодолевали любое расстояние: шаг за шагом, прыжок за прыжком.
Я бы нашла в себе силы признать их силу и мощь вслух, но память не давала мне сделать этого. Оборотни не раз нападали на деревни на моей родине. Именно они разорили мой дом. Я никогда не скажу ни одному из них доброго слова.
К оборотням мы прибыли через два дня. Это было большое постоянное поселение.
— Ни разу раньше не видела таких, — сказала я вслух.
— Таких кого? — уточнил Литто, подходя ближе.
Я не дала ему помочь мне слезть с коня. Сама справилась. Спрыгнула и устояла на ногах. «Джессика — молодец!» — похвалила себя. После долгой скачки верхом коленки подгибались, но даже не покачнулась. Ну молодец же?!
— Таких поселений, — ответила я. — Думала, что все племена оборотней кочевые.
— Кочевых племён, наоборот, меньше. Оборотни предпочитают осёдлую жизнь.
Мне показалось, что на этой фразе его голос стал тише.
— Что-то не так?
Литто пожал плечами.
— Всё так. Просто не всем это нравится. — Он передал коня подскочившему мальчишке и показал мне следовать за ним. — Кто-то любит быть свободным и нестись быстрее ветра по полям. Кто-то, наоборот, ведёт спокойную жизнь, не выходя за пределы стойбища.
Мы прошли мимо нескольких аккуратных домиков и оказались среди большого палаточного лагеря.
— Здесь постоянно живут несколько племён, — продолжил рассказывать Литто. — Те, что предпочитают кочевой образ жизни, живут во временном лагере. Он сам как живое существо. То становится больше, то меньше. Его, бывает, переносят в другую часть поселения. Когда я был маленьким, я любил тут играть.
— А теперь?
— А теперь я тут живу.
Эти слова Литто прозвучали с явным сожалением. Значит, я оказалась права.
Мы подошли к большой палатке, Литто отогнул передо мной полог и пустил внутрь первой.
Грубый дощатый пол, в углу навалены шкуры — а больше ничего.
— Понять не могу: аскетично или по-нищенски? У вас все принцы так живут?
— Привыкнешь, — отмахнулся Литто, игнорируя обе мои фразы. — Я устал с дороги. Приготовь пока ужин, а я схожу узнаю, где отец и сможет ли он принять меня как можно скорее.
— Ужин?
— Ну да, ужин.
Литто смотрел на меня, я — на него.
— Ужин, — повторила я.
— Ужин, — повторил он.
— Это твой дом. Я твоя гостья. И я тоже устала с дороги.
— Это мой дом, ты моя жена. У меня ещё одна встреча. А ты нужна, чтобы убирать дом и готовить еду.
— Заведи себе горничную.
Литто хохотнул.
— А я и завёл. Ты же горничная.
— Хам!
— Холопка!
— Пёс!
— Человечка!
— И горжусь этим!
Литто ткнул в меня пальцем, но нового оскорбления придумать не смог: так и замер с открытым ртом. Я усмехнулась и приподняла бровь, мол, и это всё?
— Чтобы ужин был на месте, когда я вернусь! — рявкнул он и выскочил из палатки.
— Тогда, дорогой муженёк, будешь есть на ужин одно огромное ничего! — крикнула я ему вслед и задёрнула полог.
В палатке тут же стало темно. Я не удержалась и зевнула. Во время пути мы делали слишком короткие остановки. Всё тело болело. Я устала.
Оглядев палатку снова, я дошла до угла, в котором кучей были свалены шкуры, упала на них сверху, закуталась в одну из шкур. Стало темно, тепло и мягко. Пол подо мной не качался, и я моментально уснула.
Глава седьмая
Ночью мне снился дом. Как мы ездили на охоту. Стояла тёплая золотая осень, ярко светило солнце и громко перекликались птицы. Мы быстро скакали верхом: отец, брат и я. Ветер шумел в ушах, а в сердце — чувство безграничной свободы.
Мы остановились на привал, много разговаривали, смеялись. Отец подошёл ко мне. Он говорил что-то, улыбался. А потом обнял. Как давно это было…
Я проснулась. Всё оказалось сном и лишь объятия правдой: рядом со мной лежал и крепко меня обнимал Литто.
Попробовала отползти, но не вышло: он слишком крепко держал меня. Упёрлась в Литто руками и ногами, напряглась изо всех сил и толкнула. Литто соскользнул по шкурам, скатился на пол и проснулся.
— Ты чего? — сонно буркнул он, поднимаясь на четвереньки.
— А ты чего? — Литто встряхнулся. Видимо, пытался сообразить, о чём я. Подсказала ему: — Ты чего ко мне лезешь?
— Я? Лезу? К тебе?! — Он фыркнул и сел. Прямо на пол. — Я вообще-то спать пришёл. Все дела сделал и пришёл. А тебе было наказано еды наготовить, и с тем не справилась…
— А из чего я её по-твоему готовить буду? — Передразнила его и тоже фыркнула. — Из этих шкур что ли?
Подняла одну из них и кинула в Литто. Он поймал её.
— Ну так надо было сходить, найти «из чего» и приготовить.
— В поселении оборотней? Человеку найти еды? Да меня бы тут первой едой сделали.
Литто снова фыркнул. Он положил пойманную шкуру на пол, подвинул к общей куче, двигаясь вместе с ней сам.
— А вот сейчас обидно было, — проворчал он. — Мы, оборотни, человеков не едим.
Пожала плечами. Мол, кто ж вас знает.
Литто в последний раз переступил руками и будто бы нечаянно оказался снова на шкурах. Лёг, — в этот раз подальше от меня, — и начал готовиться ко сну.
— А что едите?
— Мясо едим. Баранину там, телятину. — Литто зевнул и довольным голосом добавил: — Я гуляш люблю с кашей. Пшеничной. Ммм…
В животе забурчало. Я ойкнула и отмахнулась от Литто рукой.
— Вот только про еду не начинай. Есть охота.
В ночной тьме выражения его лица мне было не разглядеть, но хорошо были видны глаза Литто. Всё такие же светлые и искрящиеся. И смотрел Литто сейчас прямо на меня.
— А я тебе тоже принёс, — сказал он тихо. И снова начал ворчать: — Ты же о муже не позаботишься. Приходится самому. За двоих…
Как же я надеялась, что он сейчас может видеть выражение моего лица. Возвела взгляд к небу и застонала.
— О каком таком муже речь? Это всё — нелепая ошибка. — Литто молчал. Но я видела его взгляд, а значит, он не спал. Слушал. — Ты же сам говорил, что хочешь разрешить это недоразумение как можно скорее.
Он кивнул — на миг прикрылись глаза.
Пауза затянулась. Снова напомнил о себе живот. Я сменила тему и спросила:
— Ты мне еды принёс?
— Да. Там, у двери стоит.
Я посмотрела в указанную сторону. Темнота расступалась около приоткрытого полога на входе в палатку и смыкалась по обе стороны от него.
— Я не вижу, — почему-то шёпотом сказала я.
Литто охнул, завозился на шкурах, подполз ближе ко мне и указал направление.
— Около входа, справа.
Я кивнула и пошла искать еду на ощупь. И нашла! Миску, накрытую полотенцем, и глиняную бутылку. Это оказалась тушёная картошка с мясом и молоко.
Лунный свет ярко освещал небольшой пятачок на пороге, и я расположилась прямо здесь. Стола тут всё равно не было.
Попробовала первый кусочек мяса. Литто говорил, что людей они не едят, но мне всё равно было страшно.
— Что это за мясо?
Тяжёлый вздох за спиной оповестил меня, что Литто догадался, о чём я подумала. Но по этому поводу он ничего не сказал. Ответил: