— Я не сомневаюсь в миледи, — заверил хмурого слугу. — Я лишь хочу понять, каждый ли вампир на такое способен?
— Не каждый, — буркнул Элиот. — Важна чистота крови, сила дара. Обращённый вампир никогда не сможет воздействовать на чистокровного, а чистокровный вампир — на того, в ком течет кровь Древних.
Поскорее бы началось моё обучение, право слово! А то все эти Старейшины, Древние, почившие императоры… Без бутылки не разберешься!
— Значит, графине Сен Клэр не хватило бы… — хотел сказать «чистоты крови», но осёкся, — силы дара, чтобы воздействовать на Николь?
— Этот разговор оскорбляет честь моей госпожи, — насупился мальчишка, и я получил ответ. Продавливать тему не имело смысла, да и слуге могло прилететь за лишнюю откровенность, если нас кто-то услышит.
— Давай притворимся, что его не случилось, — подмигнул собеседнику, который смотрел на меня чрезвычайно серьёзно. — Я пытаюсь разобраться в обществе вампиров, пойми.
Дальше мы шли молча, погруженные в собственные мысли.
То, что вампиресса не сама лишилась воспоминаний, понимал и Хант. Выходит, нужно искать очень благородного и влиятельного ч… вампира. Благородного не по поступкам, конечно, а по крови.
Подозреваю, мразь это та ещё.
Интересно, он ли нанял охотника? Могла ли Николь узнать что-то, не предназначенное для её ушей? Мог незнакомец посчитать, что стёртой памяти недостаточно, и послать убийцу в Манополис?
Слишком много вопросов, слишком мало ответов.
Девиз моей жизни последние три-четыре месяца.
Прогулка по особняку подошла к логическому завершению, и слуга проводил меня до спальни. Оставшись один, я долгие минуты мерил её шагами, думая обо всём, что услышал от леди Шарлотты, Николь и Элиота.
Оказалось, не только в Манополисе безумно живётся, в Дракарде, блин, ничем не хуже!
То ли я переутомился от обилия ярких событий и встреч, то ли не всё устаканилось в теле новообращённого вампира, но через час вернулась жажда. И, как выяснилось, ничего общего с человеческой жаждой она не имела.
Если сначала она тихим шёпотом сидела на задворках сознания, то вскоре стала вполне ощутимой и навязчивой. В горле пересохло, сердцебиение участилось, а холод вернулся. Меня заколотило, не помогал ни тёплый плед с постели, ни посиделки у камина. Руки затряслись.
Вспомнилось знакомство с Николь.
«Холодно, как же холодно», — первые слова, которые она произнесла, и теперь я понимал, как никто. Чертовски холодно, и правда.
Держа в голове слова графини, я пытался бороться с наваждением, но ни согреться, ни перестать думать о горячей крови не получалось. Мысли разбежались, уступив место неприятным ощущениям.
Мир обострился, ощерился, как в первые минуты моего превращения.
Некоторое время я пометался по комнате, затем остановился у камина, стараясь унять дрожь. При жизни мне удавалось балансировать между здоровыми привычками и пагубными страстями без особых усилий, но после смерти это оказалось в разы сложнее.
Жажда ломала, сминала волю. Казалось, я задыхаюсь.
Не на шутку напрягшись, дёрнул на себя двери в поисках помощи и буквально поймал в объятия светловолосую служанку с ужина. В руках девушка держала стопку чистого белья, похоже, она намеревалась постучать, но я опередил её.
Ойкнув, прислуга отступила.
— Прошу прощения, милорд, — потупилась она и покраснела.
Мне не было никакого дела, поскольку я как завороженный следил за жилкой, трепетавшей на молодой шее. Губы пересохли, жутко захотелось облизнуться.
— Позвольте перестелить вам постель перед рассветом?
Я жестом пригласил блондинку в комнату, прикрыл за ней двери. Искать спасения извне резко расхотелось. Словно непуганая пташка, она впорхнула в спальню и принялась за работу, не подозревая, что творилось внутри меня.
Тёплая, энергичная, пышущая здоровьем, с чистой сияющей кожей и блестящими волосами — графиня следила за состоянием своего окружения.
— Это не займёт много времени, господин, — улыбнулась девушка, заметив, что я приблизился к ней со спины. Тихий голос утонул в ровном ритме её сердца, звучавшего для меня подобно музыке. Бессознательно провёл языком по клыкам.
— Действительно, — согласился не своим голосом, чувствуя, как чешутся руки, как горит на языке. Каждый вздох обжигал горло, как сухой ветер в пустыне. Я закусил губу, из последних сил сопротивляясь наваждению. — Как тебя зовут?
— Ра́вия, милорд, — доброжелательная служанка подняла на меня глаза, и что-то в её лице переменилось. Она напряглась, сжалась, сердце забилось быстрее, разгоняя кровь по венам, дразня, изматывая, ведь я чувствовал каждый удар как собственный.