Я не задумывался о том, что пью кровь, равно как и том, чья это кровь.
Измученный мозг вывел простую взаимосвязь: пока живительная жидкость поступает в организм, агония унимается. Учитывая, что последние минуты, обернувшиеся в вечность, были полны нечеловеческого страдания, останавливаться не хотелось. Как и отпускать вампирессу, ставшую теплее меня. А я остывал и тянулся ко всему, что могло согревать.
— Нужно встать, — с усталой улыбкой попросила бессмертная. — Крови эрла́ни не хватит надолго. Выйти к дороге — наш единственный шанс выбраться из чащи.
Эр… Кого?
Голова пухла от обилия вопросов без ответов. Однако то, что я несколько минут не терял ясности мыслей, было большим достижением. Ощупав тело и убедившись, что все конечности после перехода остались на месте, я сел в высокой траве.
Мир покачивался, я замерзал, но в целом в первый раз после зловещего перерождения чувствовал себя более-менее сносно. Боль затаилась в глубине груди, и с помощью подруги я сумел подняться на ноги и осмотреться.
Впрочем, ничего нового: непроглядная чаща, достойная классического фильма ужасов, распростёрлась во все стороны, и я не представлял, куда нас занесло. Видно, мы в пресловутом Дракарде, частичкой которого в скором времени вынужден был стать.
Пока я, словно пьяный, путался в ногах, мысли, напротив, прояснялись, и вместе с ясностью рождались сомнения.
Что задумала вампиресса — единственная ниточка, связывавшая меня со знакомой реальностью? Что я буду делать в мире, о котором не имею ни малейшего представления? Могу ли я доверять ей после произошедшего в Ка́сии? А себе? Сам-то я кто теперь такой?
Осознание новой сущности холодком пробежало между лопаток, когда я обнаружил в стороне некое подобие молодого оленя со вспоротым горлом. Так вот, должно быть, что такое эрлани, кровь которого вернула меня в сознание.
Своей, значит, вампиресса пожалела.
Вместо того чтобы испытать приступ тошноты или хотя бы отвращения, я вновь ощутил мелочную детскую обиду и невыносимую жажду. Во рту пересохло. Казалось, язык и губы вот-вот растрескаются, как иссушенная знойным солнцем земля.
Не до конца осознавая, что делаю, я потянулся к остывающей жертве и с наслаждением вдохнул аромат крови — тонкий, неуловимый, но от этого не менее дразнящий ноздри. Глаза заволокло мутной пеленой.
— Марк, сосредоточься! — Николь дёрнула меня на себя, возвращая в реальность.
Рывок оказался такой силы, что я потерял равновесие и чуть не рухнул на землю. Благо, подруга сориентировалась и юркнула под руку, помогая удержаться на ногах.
Я не сопротивлялся, начиная осознавать, что только что хотел сделать.
Причём хотел страстно: даже миновав растерзанную плоть, я не мог избавиться от мыслей о ней. И тут меня замутило — не от трупа, от себя. От того, кем я против воли становился. Слабость отступала, и к инстинктам выживания подключалось человеческое сознание, приводившее меня в ужас.
— Что со мной? — выдавил на выдохе, не надеясь на ответ.
Николь, самоотверженно тащившая на себе тушку в два раза больше неё самой, не смогла или не сочла нужным откликнуться, чем спровоцировала во мне новую вспышку раздражения.
Я испытал непреодолимое желание оттолкнуть её и во всём разобраться, высказать обиды и недомолвки, что накопились на языке и на сердце, но я в ней нуждался. Так что пришлось наступить эго на горло и идти, превозмогая головокружение.
К тому времени, когда мы выбрались к проходящей через лес грунтовой дороге, проблеск ясного сознания успел исчерпать себя. Голод заполонил разум, а дрожь — напрягшееся от возвратившейся боли тело.
Я оступился и упал на одно колено, чудом не утащив бессмертную за собой. Взял паузу, чтобы отдышаться: перед глазами всё плыло. Жутковатая тёмная аллея то исчезала, то появлялась.
Подумалось, что никто в здравом уме не поедет ночью через лес. Тем более, через огромную мрачную чащобу. А значит, корчиться мне здесь до рассвета, и с первыми лучами солнца…
Н-да, блестящая перспектива. В прямом и переносном смысле.
Я уже прикидывал, кому завещать свой прах в мире, где никому нет до меня дела, когда невдалеке раздался стук копыт, грохот экипажа и подначивания кучера.
Я решил, что ослышался, выдал желаемое за действительное, однако одного взгляда на Николь хватило, чтобы понять, что не до меня одного донёсся храп коней и скрип рессор. Вампиресса подобралась, прислушалась и жестом велела мне оставаться на месте.
Я поглядел на неё с немым осуждением: для меня и подняться — настоящий подвиг, куда я могу деться?..