— Ты не помнишь, но мальчишкой я был безумно в тебя влюблён, — хмыкнул он. — Ты же никого из поклонников не приближала к себе, любого расценивала как игрушку. Невыносимая избалованная маркиза… Уже тогда я знал, что это ты станешь игрушкой в моих руках.
— Чего ты хочешь? — прошипела Николь, теряя терпение.
— Вот, как мы поступим, дорогая, — произнёс высокородный, заключив её лицо в ладони и гипнотизируя холодом серых глаз. — Отныне ты станешь идеальной послушной невестой. Тебя будет волновать исключительно моё благополучие, честь и репутация.
— Ненавижу… — выдохнула вампиресса, чувствуя, как теряет себя под натиском чужой воли.
Она сопротивлялась, цеплялась за мысли о Марке и Шарлотте, но герцог разбивал блоки, словно тонкий утренний лед. Мощь, плескавшаяся в Орэ, ломала её, разрушала до основания и собирала в нечто совершенно чуждое.
— Когда граф Кросс объявится на моем пороге — а, если выродок не подохнет, это вопрос времени — ты выйдешь к нему и побеседуешь с глазу на глаз, — продолжал де Эвиль, сжав жёсткими пальцами её подбородок, вынуждая смотреть на него:
— Мне плевать, что ты скажешь, но заставь его поверить, что перед ним та Николь, которую он знает и любит, а затем разорви всякую связь между вами. Уничтожь его чувства, чтобы он никогда больше не захотел видеть тебя. Ты умная вампиресса, моя милая, что-нибудь придумаешь.
«Нет!» — хотелось закричать Николь, но губы не слушались.
Она проваливалась в густую вязкую тьму чужого приказа, барахталась в ней и захлёбывалась, не способная вырваться на поверхность. Мрак внушения засасывал её, как гиблая трясина. Лёд реальности треснул под ногами, лопнул осколками, и бессмертная оказалась под полупрозрачной толщей, искажавшей привычный мир.
И всё же она боролась, отчаянно, до последнего, боясь представить, какую боль может причинить и без того пострадавшему за неё возлюбленному.
Агония пронзала разум, грозя сломить его, и каждый раз мог стать последним, но лучше так, чем выполнить бесчеловечное повеление Орэ. Последняя острая вспышка страдания обожгла измученное сознание, и бездна схлопнулась, отсекая её от знакомой реальности.
В моей жизни случалось всякое: лютые похмелья, драки, тяжёлые заболевания, мото-авария, смерть, в конце концов, но ни разу я ещё не пребывал в такой агонии, как после ненавистного поединка.
Не представляю, на сколько выпал из реальности, единственное, что помнил, как тело кидало из нестерпимого жара в пронзительный холод и обратно. Нечто подобное я испытал при обращении в вампира, только разделённое на десять.
По ощущениям тело распадалось на частицы и собиралось заново. Цикл повторялся снова и снова, и я очень страдал. Даже дыхание обжигало тело болью. А уж вдохнуть полной грудью казалось невыполнимой задачей.
Я не помнил, как оказался в поместье Сен Клэр и сколько ночей прошло с роковой дуэли, но очнулся в «своей» спальне, устремив взгляд в тяжёлый тёмно-бордовый балдахин над кроватью.
Картинка перед глазами расплывалась, горло пересохло до уровня потрескавшейся на солнце земли, волосы спутались и липли к шее. Потянувшись к лицу, я глухо застонал, поскольку неосторожное движение заставило грудь и живот вспыхнуть от боли.
— Марк, ты слышишь меня?
Узнал взволнованный голос леди Шарлотты, когда вампиресса склонилась надо мной, и в поле зрения попали её роскошные огненно-рыжие локоны. В похожем огне я в тот миг сгорал.
— Пить… — выдохнул одними губами.
Рассеянно отметил, что графиня в простом тёмном платье и с влажным полотенцем в руках, рядом суетилась обеспокоенная Нора, меняя пропитавшиеся кровью повязки, в которые я был затянут выше пояса, как мумия.
— Нет, — отвернулся, когда бессмертная попыталась влить мне в губы кровь из бокала, стоявшего на прикроватном столике. Если она и удивилась, то виду не подала, качнула головой, велев служанке приблизиться.
Нора протянула мне запястье и отвернулась. Увы, я не мог зачаровать её и внушить иллюзию отсутствия боли, я в сознании-то держался с трудом, но всё же попытался причинить девушке как можно меньше страданий.
Наслаждение от первого глотка крови не сравнить ни с утолением затянувшейся жажды, ни со смакованием дорогого элитного алкоголя, ни с первым поцелуем желанной женщины.
Это как первый вздох после смертельного удушья — упоительно сладкий, бесценный, возвращающий к жизни.