Если раньше она видела перед собой только мерзавца и властолюбца, то теперь Орэ раскрывался новыми гранями садизма и безумия.
— Ты настоящее чудовище, — прошептала бессмертная, не находя в себе сил пошевелиться. Тело словно приморозило к постели, она не чувствовала ни гнусных прикосновений жениха, ни даже собственного пульса.
— Полюбуйся на своё творение, драгоценная невеста, — поднявшись на коленях, вампир развёл руки в стороны, демонстрируя привлекательное поджарое тело, не рождавшее в Николь никаких порывов кроме единственного: вырвать сердце.
— Я надеялся, лишившись поддержки и покровительства семьи, ты одумаешься и примешь моё предложение, но ты проявила характер. Взять наследницу древнего рода силой, пока к ней прикованы глаза всего общества, не представлялось возможным, — усмехнулся Орэ, избавившись от одежды и показав себя во всей красе.
Николь не преминула прибегнуть к единственному оставшемуся способу задеть гордеца: с равнодушием мазнула взглядом по его достоинству и утратила к нему интерес. Судя по сверкнувшим глазам, метавшим молнии, ей это удалось.
— Я пытался добиться твоего согласия по-хорошему, Николь. Но после загадочной смерти родителей твой страх и подозрения усилились.
— Поэтому ты стёр мне память? — вампиресса собрала всю волю в отчаянном стремлении пнуть мерзавца в самое уязвимое место, но не преуспела. Воспользовавшись моментом, герцог прижался к ней бёдрами. От полного унижения её защищала лишь тонкая ткань сорочки и кружевных панталон.
— Очаровать потерянную невесту не составило труда, — хмыкнул де Эвиль, с лёгкостью стягивая с неё исподнее. Девушку затрясло, но и это мужчина истрактовал в свою пользу. — Ты дала согласие на помолвку и переехала жить в моё поместье, так как родительский дом изрядно пострадал в пожаре.
— Сколько же ты портил мне жизнь, — с горечью произнесла вампиресса. — Ради чего, Орэ? Ведь тебе может принадлежать любая. Любая чистокровная леди будет любить тебя и рожать наследников. Для чего тебе я?
— Любая, кроме тебя, — с ненавистью выплюнул Орэ, раздвигая её колени. Похоже, презрение к невесте ничуть не мешало его телу испытывать сильное возбуждение по отношению к ней. — Поэтому я всегда хотел лишь тебя одну.
Когда герцог де Эвиль ворвался в неё, причиняя боль, Николь уже знала, что акта насилия избежать не удастся, но всё равно сжалась, как могла. Всхлипнув, маркиза отвернулась — единственная роскошь, которую допустило скованное внушением тело — и прикрыла глаза, сдерживая слёзы, рвущиеся из глубины груди.
Ну уж нет, такого удовольствия она ненавистному жениху не доставит.
Он может заполучить её тело, но не сердце и душу.
Понимая, что не справится с отвращением и отчаянием одна, вампиресса бросилась в спасительные объятия зверя. Вместе они выстоят, перетерпят.
К счастью, Николь давно не являлась девственницей и знала разницу между грубым принуждением и занятием любовью с желанным мужчиной. Будь она невинна, первый раз с нелюбимым и нелюбящим партнёром раздавил бы её и уничтожил.
— Как же я оказалась в Манополисе? — спросила маркиза, надеясь если не отвлечь блондина от одностороннего процесса, то, по крайней мере, выведать тайны своего прошлого.
— По воле случая, — на автомате отозвался Орэ, занятый своим грязным делом.
«Тяжело ему приходится без отклика», — подумала вампиресса с тенью злорадства. С помощью зверя абстрагироваться от эмоций и разрушительных мыслей стало куда проще. Её тёмная суть не сводила глаз с сочащейся кровью раны на плече мужчины.
Если бы только она могла двигаться и ударить в повреждённое место!
— Люси, не так ли? — хмыкнула бессмертная, зацепившись за единственное своё настоящее воспоминание. — Дай угадаю, служанка обо всём узнала и рассказала мне, правда? За это ты убил бедную девочку.
— Из-за дрянной пронырливой камеристки пришлось стирать тебе память во второй раз. Если бы я затронул твою личность снова, ты без сомнения бы свихнулась. И потому мне приходится терпеть твои выходки.
Орэ укусил её за шею, стремясь причинить боль, а Николь с отстранённым удивлением подумала, как может быть так хорошо и сладко с одним, и так унизительно и мерзко с другим.
— Я не собирался убивать твою собачонку, но, попадись она мне вновь, свернул бы ей шею с большим удовольствием, — оскалился герцог, тоже раскрываясь в зверя.
Маркиза испугалась бы за свою безопасность и жизнь, если бы не понимала, что её телом жених дорожил гораздо больше, нежели чувствами.