Зачаровав смертную, велела под страхом смерти разыскать леди Ленору и передать ей послание лично, удостоверившись, что герцогиня прочитает его на месте.
Далия поклонилась и скрылась за дверями спальни, а на Николь обрушилась свинцовая усталость. Внушение тянуло силы, а она не сумела восстановить их до конца.
Вспомнив о бесчувственной Весене, вампиресса прокляла Дракард, Полночную империю и Рубарис вместе взятые и выволокла служанку из остывшей воды, потратив последнюю энергию.
Девочку пришлось оставить на полу в ванной, а своё тело вампиресса с трудом дотащила до постели и уронила лицом в подушки. Наволочки хранили запах ненавистного жениха, а потому к проклятию добавился весь род де Эвилей до десятого колена.
Чтоб их всех побрал рассвет!
Если бы я разделял хоть одну из религий старого мира, то мой личный ад выглядел бы примерно так: затхлое подземелье, освещаемое огарками тающих свечей, истерзанное тело на грани между жизнью и смертью, приглушённый стук капель крови о каменный пол, сменившийся далёкими криками ярости и отчаяния.
Криками женщины, которую я любил и которой не мог помочь.
Снова.
После ухода герцога-садиста, на плечи навалилась такая слабость, что хотелось одного — забыться и не испытывать мучительную боль, выжигавшую плоть дотла.
К несчастью, выяснилось, что мой внутренний зверь тоже тот ещё садист: с завидным упрямством он держал меня в сознании и не позволял сорваться в спасительную бездну, чтобы страдания прекратились.
Без разницы, в какую сторону качнётся чаша весов.
Сначала я думал, что истинную суть, как и меня, триггерит голос Николь. Стоило прикрыть глаза, и живое воображение дорисовывало картины, от которых у меня все волоски на теле вставали дыбом.
Я потерял столько крови, что, как бы сердце ни рвалось к возлюбленной, я не мог пошевелить и пальцем, я не отключился-то лишь благодаря истинной сути.
Потом понял: я на грани летаргии.
Если вырублюсь, могу больше никогда не проснуться.
И я поднимал веки, словно налившиеся свинцом, и наблюдал за сумбурной пляской теней в расплывчатых и меркнущих кругах света, против воли вслушивался в то, как изверг-аристократ забавлялся с моей вампирессой и мечтал об освобождении.
Наиболее очевидным вариантом виделась смерть.
Неужели это и есть конец моей истории?
Неужели я и правда сгнию заживо в подземных темницах особняка де Эвилей на радость блондинистому герцогу?
Кто защитит мою любимую женщину от слетевшего с катушек насильника, особенно когда тот станет императором и завладеет безграничной властью?
Зверь шевельнулся в груди, но он тоже ослабел до крайности.
Все оставшиеся ресурсы уходили на поддержание сколько-нибудь ясного сознания. Каждый новый вдох давался с бо́льшим трудом. Перед глазами темнело и преодолевать темноту становилось сложнее. Худшая ночь за обе мои жизни.
Даже когда не стало Лары, я не чувствовал себя так паршиво.
Я знал, что сделал для неё всё, что мог. Знал, что она не одна, держал за руку, когда тонкие пальчики дрогнули в последний раз. Но Николь осталась один на один с настоящим монстром в чужом мире, в чужом доме, в чужой постели.
Как я мог допустить подобное?..
«Надо было довериться тебе, — признался зверю, ощутив в ответ не рык, а так, слабую вибрацию в солнечном сплетении. — Ещё на дуэли. Раскрыться второй половине себя и растерзать ублюдка без условностей и правил. Тогда мы не оказались бы здесь. Всё этот глупый, человеческий страх…»
Мысль оборвалась на середине, я облизнул пересохшие губы. Жажда терзала наравне с серебром.
Огоньки свечей двоились перед глазами, голова кружилась, но сильнее пугало, что я терял связь с истинной сутью. Она затихала, таяла. Ресницы опустились, голова склонилась к ключицам, но я в отчаянии цеплялся за жизнь.
Когда за дверью раздались лёгкие торопливые шаги, и она с отвратительным скрежетом отворилась, я решил, что впал в летаргию и вижу предсмертный сон.
Сюрреализм происходящего моей версии полностью соответствовал, поскольку на пороге пыточного зала появился лохматый и бледный Элиот в компании — вот тут мне захотелось заржать в голос — великолепной и собранной герцогини де Лонтельи.
— Милорд, вы живы?
Паренёк бросился ко мне, поскользнулся на луже крови, шлёпнулся в неё, вскочил весь перемазанный алым и, будто не заметив, приподнял мою голову, напряженно всматриваясь в лицо.