В отличие от подруги я не чувствовал себя вывернутым наизнанку, скорее окаменевшим. Словно тело сжалось в максимальном усилии и замерло. Напряжение истощало и разрушало, но ни отмереть, ни расслабиться не представлялось возможным.
— Дипломатия никогда не была моей сильной стороной, — продолжал любоваться остолбеневшим творением преследователь.
В размеренном голосе читалось самодовольство. Он обошел меня, словно осматривал со всех сторон диковинную по правдоподобности статую. Конечно, ещё минуту назад она была живым человеком!
— В отличие от подчинения. Я сотру из твоей дурной головы все до единого воспоминания о ней. А потом закушу тобой, чтобы восстановить силы.
Шершавые пальцы прошлись по шее. Короткое прикосновение заставило меня ощутить приступ тошноты. Хотя, может, дело и в том, что мою волю ломали, как хотели, и я не мог даже губ разомкнуть. Жаль, язык чесался сказать что-нибудь очень едкое в ответ на блестящую перспективу стать закуской.
Чтобы подавился, поперхнулся, а ещё лучше захлебнулся. Чтобы…
Мысль оборвалась на полуслове, когда я ощутил бесцеремонное вмешательство в мой и без того воспалённый разум. Словно что-то защекотало под волосами, чтобы после проникнуть глубже. Всё смешалось, и я почувствовал себя очень растерянным и подавленным.
Наверное, нечто подобное испытывают те несчастные, кто попал под трепанацию черепа. Вот ты ещё ты, но что-то пошло не так (или, наоборот, так), и от тебя остались одни воспоминания. Самое ироничное, что опять же не у тебя.
К слову, о воспоминаниях… Я дорожил каждым из них! Дорожил своей личностью, любым из многочисленных событий и принятых решений, которые делали меня мной.
И я… не желал забывать её.
Не желал забывать Николь — главное, пусть и немного абсурдное, приключение в своей жизни. Опасное приключение, которое привело меня на край, и от которого… Я бы всё равно не отказался. Потому что, каким бы диким и странным это ни казалось, я к ней привязывался. Потому что я…
Мысли ускользали, оставляя на своём месте неприглядные белые пятна. Если ничего не предпринять прямо сейчас, от меня тоже останется белое пятно, пустота.
Сознание обожгло безысходностью, ладонь — стиснутым в пальцах металлом. Я не столько почувствовал, сколько угадал обострённой параличом интуицией — Хант подловил меня в тот момент, когда я сжимал в руке серебряную цепочку.
Не знаю, почему, но я вцепился в зыбкое воспоминание мёртвой хваткой. До боли напрягая извилины, представлял зловещее шипение серебра и тёмные следы ожогов на белоснежных запястьях.
Уже не знал, кому они принадлежали, но противился наваждению, как мог, собирая всю ярость, возмущение и отчаяние, чтобы выдворить незваного гостя из своей головы. Давление возрастало, раскалывая череп на части острой мигренью, но я не переставал бороться.
За себя. За неё. За нас.
Даже если никакого «нас» и не существовало, я хотел оставить пережитые мгновения себе.
Её звонкий искренний смех, журчащий, как родник. Открытые серо-голубые глаза, то ясные, то «пасмурные», глубокие, как небеса. Волнующий променад от душа до дверей в тонкой полупрозрачной простыне. Не менее волнующее свидание с Дженной. Несостоявшийся поцелуй и пробежку под дождём.
Все эти мелкие, но несказанно важные и настоящие моменты принадлежали мне!
Они принадлежали мне, однако таяли один за другим.
Меня захлестнуло горечью, дыхание перехватило. Глаза поражённо распахнулись, но я не мог понять отчего. Разумом овладевало странное безразличие. Всё становилось неважным. И впившая в кожу цепочка, которая ещё миг назад так волновала меня, и…
Что и?..
Разве было что-то ещё? Разве вообще что-то было?
Не помню.
Внутри сосущая пустота, а перед глазами — густой туман, непроглядная завеса, сквозь которую… Да, сквозь которую прорвался звонкий встревоженный голосок:
— Марк! — я уже слышал его.
Точь-в-точь такой же — напуганный, но полный ледяной решимости. Когда это могло произойти?..
Череп грозил не выдержать давления и лопнуть, расплескав содержимое. Я рухнул на колени и сдавил виски похолодевшими ладонями. Тело покалывало, словно судорога свела разом все мышцы. Однако я снова чувствовал его, к конечностям возвращалась подвижность. Позади слышался шум и грохот, звуки какой-то возни.
Я заторможенно обернулся.
Локон белоснежных волос, попавший в поле зрения, сработал как триггер.
Не до конца понимая, что делаю, я сорвался с места, на ходу отстёгивая серебряную цепочку. Запомнил только прикосновение к прохладному металлу, и осознанная часть меня ушла в забвение, предоставив рефлексам возможность править бал.