— Чёрт, — прошептала Николь, закрыв нос ладонью, окрасившейся в алый цвет.
Это было плохо, очень плохо.
Она теряла контроль над своей тёмной половиной, рвавшейся на свободу, и откровения Дженны отнюдь не способствовали самообладанию. Ревность выбивала почву из-под ног, мысли затуманивались.
— Ник, что с тобой? Дать платок? — забеспокоилась подруга, склонившись к ней.
Ник… Ведь это он её так называл.
Боль и горечь бешеными псами вгрызлись в сердце. Резко распрямившись, Николь схватила Райнер за плечо, чувствуя, что может утратить власть над собой и впиться в горло девушки, позабыв, где и с кем находится.
— Мне надо умыться, Дженни. Я сейчас.
Вампиресса усилием воли заставила пальцы разжаться, после чего бросилась в дамскую комнату, пока не успела никому навредить.
Она испугалась.
Испугалась, что воля изменит ей, и Дженна обо всём узнает, а то и прочувствует на себе. Райнер не поймёт. Да и не должна понимать! Не должна становиться жертвой страстей, бушующих в ней!
Сердце заходилось в груди, и новый шаг отдавался в ушах оглушительным гулом. В каждом шорохе Николь различала удары чужих сердец, разгоняющих кровь по жилам. Они становились опасным наваждением, затмевали разум.
Когда спасительные двери уборной были совсем близко, вампиресса столкнулась в проходе с другой девушкой.
Бессмертная подняла одурманенный взгляд.
Красное платье, идеальная фигура, лоснящиеся тёмные волосы…
«Ох нет», — простонала она про себя, прежде чем Камилла удосужилась взглянуть на неё и узнать. Если до того красавица намеревалась просто выказать недовольство, то теперь лицо украсила ехидная усмешка.
Николь постаралась проскользнуть мимо коллеги, разбираться с которой у неё не было ни желания, ни возможности, но Лемейн преградила дорогу.
Кто бы сомневался!
Она ведь выглядит на все сто, чего не скажешь о болезненно бледной девице, у которой из носа хлещет кровь. Кто же упустит возможность поизмываться?
— Отвяжись, Камилла, — огрызнулась Николь, не оставляя попыток обогнуть ненавистную соперницу.
Ничуть не впечатлившись выпадом, брюнетка поглядела на неё с лёгким оттенком пренебрежения и плохо скрытого высокомерия.
— Что это ты тут забыла, дорогуша? — изящным движением отведя ногу в сторону, девушка вновь перекрыла ей путь. — Следишь, с кем твой ненаглядный ходит на свидания? Ах да, он ведь больше не твой…
Несмотря на то, что Марк и не был её, насмешливые слова Камиллы ядом просачивались в сердце, разжигая злость, отчего вампирессе становилось сложнее сдерживать себя.
Выскочка, разумеется, не подозревала, что подкидывала хворост в пламя, призванное поглотить её, и продолжала глумиться:
— Что это у тебя с глазами? Карие линзы, серьёзно? — гетера рассмеялась.
Николь едва не вскрикнула, осознав, что творится с цветом её глаз и какими могут быть последствия. Время истекало.
Оттолкнув Лемейн, она поспешила к дверям, но Камилла не успокоилась: схватила её за предплечье и дёрнула на себя, лишая остатков самообладания.
— Можешь копировать меня сколько хочешь, всё равно тебе не достанется ни моя слава, ни, тем более, мой мужчина, — прошипела роковая красавица, склонившись к Николь.
Тёплая шея, приправленная капелькой дорогого парфюма, оказалась в нескольких сантиметрах от неё. Один рывок, и с конкуренткой будет покончено.
— Оставь меня в покое! — дрожащим голосом потребовала девушка, сдерживаясь из последних сил.
Лемейн расценила её слабость по-своему и, схватив за плечи, прижала к стене. Не то улыбнулась, не то оскалилась, осматривая добычу — затравленную, сломленную, с кровью, растёртой по лицу. Провела ладонью по испачканной щеке.
— Не вставай у меня на пути, — предупредила, отстраняясь, — особенно, когда меня ждёт Марк. Не хочу упустить ни минуты времени, проведённого с ним.
Нужно было стиснуть зубы, проглотить издёвку и дать Камилле уйти.
Однако Николь ощутила с болезненной ясностью, что хочет дать мерзавке отпор. Того же жаждала и её звериная половина. Нашёптывала и уговаривала дать ей свободу воли. Усыпляла бдительность, отражаясь от стен, выглядывая из зеркала. Всматриваясь в мир глазами одновременно её и не её.
Вампиресса сжала побелевшие пальцы в кулаки и выпрямилась.
Каждый вздох обжигал горло неуправляемой яростью. Она представляла так живо, как горячая кровь соперницы хлынет в рот, а предсмертный хрип, лишённый всякой надменности и самодовольства, станет музыкой для тонкого слуха.