Георгия и ее сыновья должны были провести с нами все лето, но уже после нескольких дней жизни с ними я не могла дождаться августа и молилась, чтобы их пребывание здесь не заняло половину десятилетия. Майк переехал в мою комнату, его двухместный матрас прижался к противоположной стене, и хотя меня и раздражало то, что он делит со мной пространство, его присутствие позволяло моим мышцам немного расслабиться. Руки и дыхание моего отца не нашли бы меня в три часа ночи, только не когда его любимый ребенок спит в другом конце комнаты.
Летом 1986 года мне было девять лет, поэтому мои воспоминания о том времени похожи на взгляд через запотевшее лобовое стекло: я вижу какие-то очертания по ту сторону этого стекла, но ни одно из них нельзя назвать четким. Я полагаю, что мы чем-то занимались вместе, одной семьей – сидели за обеденным столом, а может, ездили на пляж – но я этого не помню. Я не помню ни трудностей, связанных с тем, что одну ванную комнату делили девять человек, ни моментов умиротворения перед телевизором. Мать говорит мне, что там был еще и Пит, отец мальчиков, но я тоже его не помню – из моей памяти этот человек стерся целиком.
Все, что я помню хорошо, так это разделение.
Взрослые, никто из которых в то время, казалось, не работал (а это не могло быть правдой), уединялись на кухне, пили кофе, курили и смеялись, а моя ия-ия ждала, пока высохнут опустевшие и перевернутые чашки демитас, чтобы прочитать на их кофейном дне судьбу гостей. Но вот то, чего никто другой не видел – ни моя предсказательница ия-ия, ни моя ясновидящая мать, – так это то, что мои двоюродные братья были плохими. Не просто странными, чего я боялась в самом начале, а плохими в том смысле, в каком бывают плохими мальчишки, которые ругаются, плюются и хватают себя за интимные места. Мальчишки, которые заставляют тебя ощущать стыд, хотя ты не понимаешь, почему. Каждый раз, когда я подходила к кухонному столу, родители отмахивались от меня и без долгих раздумий бросали мне через плечо свой новый девиз: «Иди поиграй со своими братьями». Я бы предпочла втыкать канцелярские кнопки себе в ладонь, чем проводить время с этими братьями.
В Древней Греции, если верить «Британнике для подростков», «отец обладал абсолютной властью над своей семьей и другими людьми, которые жили в доме». Для меня этот тезис не был ни новым, ни древним. Мой отец орудовал фразой: «Мой дом – мои правила», – словно Зевс молнией: перед этой штукой нужно было падать и преклоняться. Он также был поклонником абсурдного афоризма: «Когда я говорю: „Прыгай“, – ты должна спросить: „Как высоко?“» В детстве я узнала, что есть только один правильный способ застилать кровать, полоть огород, мыть пол. В последнем случае – на коленях, всегда на четвереньках, лицом в паре сантиметров от затирки между плитками. Всякий раз, как отец въезжал на дорожку у дома, мать быстро зажимала телефонную трубку, и в момент его появления весь внешний мир исчезал. Даже мой брат однажды за ужином ощутил на себе его гнев за то, что неправильно ел спагетти – он не умел пользоваться ложкой, когда ему было семь лет или около того, – но, хотя бо́льшая часть отцовского внимания доставалась мне, Майк, должно быть, тоже вскрикнул где-то глубоко внутри себя, потому что тогда он поднял свой детский кулачок и показал отцу средний палец. Мы все были так удивлены этим его возмущением, что не смогли удержаться от смеха, а Майк убежал в свою комнату, наказывая сам себя.
И хотя мой брат на самом деле был открытым фаворитом, тем ребенком, который передаст по наследству добрую фамилию моего отца, я ошибочно думала, что такая благосклонность была случайностью. Я не ожидала, что всем без исключения греческим мальчикам сходит с рук все, что они только пожелают, но мне стоило об этом знать. В тот год в греческой школе двое моих одноклассников-мальчиков пробрались в женский туалет, взяли там два тампона и связали их нитки между собой, а затем бросили эти «ватные нунчаки» в нашего учителя посреди урока.
Когда уже плохое поведение мальчиков перестанет меня удивлять?
Особенностью этих новых греков было то, что они не сидели на месте. Однажды, пока моя мать была на работе, Георгия, привыкшая стирать руками, залила всю кухню водой, а вместо того чтобы использовать веревки, протянутые через весь двор, она развесила свое нижнее белье на дереве прямо посреди нашего переднего двора, да так, что ветви оказались прямо задрапированы большими белыми трусами и бюстгальтерами – словно море хлопчатобумажных фонариков из исподнего, сохнущие на ветру и у всех на виду. В другой раз она отправилась прогуляться по району, а когда вернулась, то принялась готовить – этим она не прекращала заниматься все то время, что жила у нас. Позже вечером, когда она накрыла на ужин – это было овощное блюдо под названием «хорта», – оказалось, что оно напичкано ингредиентами, которые Георгия нашла по обочинам дорог, на заросших полях и в садах у наших соседей. Вот так хорта. Рагу из травы и сорняков.