Когда я протянула руку, чтобы коснуться изображения его дома – места, в котором я не бывала уже четыре года, – то через самый кончик моего пальца прошел крошечный электрический разряд. Мой телевизор вдруг показался мне до смешного маленьким. Такие большие новости нужно узнавать из большого телевизора, а не из крохотной коробочки, обклеенной блестящими сердечками и звездочками, которую я смотрела с четвертого класса. Не из того телевизора, который купил мне отец.
Ведущие новостей заполняли эфир бесполезной информацией: «Нам стало известно, что мужчина владел домом в этом пригородном районе Южного Джерси и жил там». Я отчаянно ждала, что они назовут его имя. Я хотела, чтобы ведущий посмотрел прямо в камеру, ломая к чертям четвертую стену, и сказал: «Все кончено, Лиза», – чтобы я наконец убедилась в том, что мой отец мертв. Но не менее сильно я хотела, чтобы ведущие не говорили ничего, наша фамилия звучит очень необычно в этих краях, так что все, кто посмотрел телевизор, сразу же поймут, что эта новость связана со мной. Как же обидно. Обида, с которой я не справлялась годами, кипела под моей кожей, каждый сантиметр моего тела был горяч на ощупь.
И, наконец, движение: парадная дверь в его дом зияет, словно беззубый рот. Мужчина с надписью SWAT, нашитой через всю спину, пятится по ступенькам вниз и тащит носилки, с другой стороны их держит женщина. Затем еще раз. И еще. «Есть сведения о трех погибших». Трое каталок было вывезено из дома моего отца, и при виде третьей такой каталки мое чувство парения в воздухе прекратилось. Я тяжело опустилась на колени и издала звук, даже не зная, что способна его издать – резкий нечеловеческий вой. Данте тут же юркнула под диван, как она привыкла делать во время грозового грома. И она была права. В моих выкрученных мышцах начиналась буря: она пробралась по моим ногам, прогрохотала в животе, заполонила легкие, достигла горла, и вот наконец я не могла ей сопротивляться, широко открыла рот и позволила этому ужасающему звуку сотрясти стены.
Долгое время я думала, что тот вой был реакцией на тему смерти самой по себе, что, даже не получив подтверждения из новостей, я знала внутри себя, что мой отец мертв. Я сказала себе, что это интуиция, так работают семейные узы. Моя кровь чует родную кровь, точно так же близнецы чувствуют боль друг друга, даже находясь в разных уголках страны. Но это все мифы, вера в чудеса, вызванная желанием. Как-то раз Майк сказал мне за завтраком, что у нашего отца небольшой сердечный приступ. «Он умер?» – спросила я. Майк сказал, что нет. «Очень жаль», – ответила я и продолжила уплетать свои хлопья Special K. Это была не вспышка сочувствия на моем эмоциональном радаре и не самый долгожданный момент, но если бы он в тот день умер, то я не уверена, что смогла бы заплакать. Конечно, в конце концов мне пришлось бы переживать потерю, горевать, и невозможно сказать заранее, в чем именно бы это выражалось, но меня тогда не трясло. Мой пульс оставался в норме. Я совершенно точно не рухнула на колени.
А сейчас все было по-другому. Я повела себя по-другому, и чтобы понять, почему, добраться до самой сердцевины этого безутешного воя, мне предстояло выяснить, как мы дошли до этой точки: моя мать и брат все еще жили в Южном Джерси, в том доме, где прошло мое детство, я жила всего в нескольких минутах езды от них, а все мы втроем – в пятнадцати минутах от дома моего отца, куда он перебрался после развода и который делил с женщиной и двумя детьми, теми самыми, которых сейчас показывают по телевизору, это их мертвых увозит на каталках спецназ, словно отряд конфискаторов.
Когда шины Майка зашуршали на въезде к дому, я усилием воли поднялась с пола и умыла лицо. Только на следующий день я обнаружила ссадины от ковра на обоих коленях, покрытые коркой и не заживавшие потом неделями, но сейчас я их не чувствовала. Я быстро зажмурилась, пытаясь замести следы того, что произошло. Ради своего брата я хотела притвориться, что все нормально, и дать ему этим возможность не чувствовать себя так же, как я сейчас, но, когда я открыла дверь и посмотрела в его глаза, налитые кровью, от меня не укрылось это – мы оба выглядели паршиво.
Я обняла Майка, и его плечи передернуло под моими ладонями.
Мы грохнулись на диван и бездумно уставились в телевизор. Нам пришлось прождать почти час, целых сорок пять минут, чтобы узнать больше подробностей. Мы еще не знали, что шестичасовые новости не принесут нам никаких ответов. Мы не знали, что поедем в местный паб поиграть в бильярд, и там в поздних новостях неправильно произнесут нашу фамилию, прежде чем произнести приговор, который мы будем отбывать годами: «В этом небольшом доме в Южном Джерси были найдены тела трех погибших – двух женщин и одного мужчины – по предварительной версии ставших жертвами убийства и самоубийства».