Я плакала и плакала, жаловалась и опять лила слезы. Когда я немного успокаивалась, Алькальд задавал спокойным ровным тоном вопрос, уточняя что-то из моих сбивчивых завываний, и моя истерика продолжалась. Боль в груди была нестерпимой и мне начало казаться, что я больше не вынесу.
Спустя бесконечное для меня время, Алькальд подошел к телефону и вызвал охрану, чтобы меня проводили в машину. Я сидела измотанная, изможденная, обессиленная. Внутри меня, казалось, была зияющая пустота, в самом сердце. Я поднялась со стула и поплелась к двери.
Алькальд же напротив, был весел и что-то напевал себе под нос. Увидев мой недоумевающий затравленный взгляд, он с удовольствием объяснил:
– Понимаете ли, дорогая, энергия может быть как положительная, так и негативная. Положительная обладает большим потенциалом, поэтому она для меня является наиболее желательной. Но не обязательно. От негативной энергии, от ваших страданий, я тоже способен получать своё «питание». Какой именно способ мы с Вами выберем решать Вам. Поэтому когда Вам рекомендуют заниматься тем, чем я скажу, надевать то, что я скажу, думать, что я скажу, Вам лучше подчиниться. Тогда наше взаимодействие будет взаимно приятным. Если же Вы и дальше будете провоцировать сотрудников лагеря на пособничество вашему побегу, наше общение будет недолгим и, поверьте, очень неприятным для вас!
Дверь перед моим носом захлопнулась, и солдат с непроницаемым лицом проводил меня, подгоняя автоматом, к выходу из части.
Глава 11
Я сидела в своём комфортабельном VIP-домике и механически ела яичницу, которую заботливо принесла мне из столовой Лена. За время моего отсутствия девушка привела жильё в порядок: блестели окна и натертый пол, на столе появилась кружевная скатерть и ваза с полевыми цветами, солнечный свет через узорчатые тюлевые занавески образовывал на полу и части стены причудливые узоры.
Жить не хотелось. В голове снова и снова звучал наш ночной разговор с Алькальдом: «Как Вы познакомились с мужем? Куда ездили отдыхать с сестрой? Как первый раз поругались с мамой? Что муж подарил на годовщину свадьбы? Какое Ваше платье любит одалживать сестра? Как мама называла Вас в детстве?» и далее, далее. Пока боль утраты моей нормальной жизни не затопила мой разум, не накрыла меня многометровой толщей безнадежности моего положения, моей зависимости от чужой воли и непонятных мне обстоятельств. Слёз больше не было. Они закончились около четырех часов утра. Мне казалось, что всё во мне пусто. Было безразлично кто я, где, зачем.
Лена заботливо уложила меня на свежее бельё и укрыла пледом. Я закрыла опухшие глаза и, в надежде больше никогда не проснуться, упала в черноту.
Проснулась я уже вечером. Как в первый раз меня трясла за плечо Нина. Я несколько секунд смотрела на неё, не понимая: где я и что со мной происходит. Медленно села на кровати. Голова раскалывалась. Нина протянула мне стакан с молоком. В ответ я только покачала головой. Она настойчиво сунула его мне в руку:
– Выпей. Там спазмолитик. Полегчает.
– Мне не "полегчает" – мои слова звучали как в гробнице.
– Выпей это сейчас. Потом в столовую. Потом приводи себя в порядок, да не спорь с Тамарой в этот раз.
Я не шелохнулась. Так и сидела со стаканом молока в руке.
Нина присела рядом:
– Собираться пора, через два часа машина.
Мне показалось, что голос её немного смягчился. Она сидела уставшая, смотрела в пол, думала о чём-то тяжелом.
– Ты не местная, верно? – я внимательно смотрела, как буравятся складки на её лице, – Ты оттуда, откуда я? Я почти не дышала. Повисла тишина.
– Что? А нет, – Нина будто вернулась из забытья, – Я из Норильска.
– Из нашего? – Я дернула её за рукав, чуть не расплескав молоко.
– Из нашего, из нашего – Она поднялась и пошла к выходу.
– Подожди! Я должна попасть домой! Расскажи мне, скажи всё, что знаешь, подожди же! Стой! – я ринулась за ней.
На пороге сидела Лена и штопала какую-то вещь. Она удивленно посмотрела на Нину, торопливо удаляющуюся по тропинке, и на меня, скачущую за ней.
В зарослях, которые отделяли моё «имение» от остального лагеря, Нина повернулась:
– Ну что ты расшумелась! Я не могу тебе ничего рассказывать. Нас всех накажут, понимаешь ты. Не только тебя, меня…всех!
– Убьют? Ну и пусть! – воинственно негодовала я, – Вы все боитесь, а мне нечего бояться!
Нина остановилась:
– Пей молоко!
Я только тут заметила, что до сих пор держу его в руке. Залпом выпила кисловатое молоко с горьким привкусом лекарств. И испытующе посмотрела на неё, но Нина снова вернулась в свою «раковину»: