Мириаму подняла глаза. Ведь она не позвала своих друзей, как же они очутились здесь? Впрочем, какое это имеет значение!.. На кресте, на кресте, где обрела я господа… Перед ее мысленным взором предстал Вариуки, каким он был в Моло — весельчак, проделывающий рискованные трюки на велосипеде перед толпой восторженных зрителей… На кресте, на кресте, где обрела я господа… Он особенно старался ради нее… Она не сомневалась в этом… начались танцы, и ее уверенность окрепла. Ради нее! Господи, я любила и была любима!.. Сладкие муки в лесу Ильморог… Никогда не забыть этого…
Мириаму ощутила мощный прилив сил, гордо подняла голову.
— Согласна ли ты, Мириаму? — почти кричал священник.
Толпа застыла в ожидании ее ответа. Она взглянула на Ливингстона, перевела взгляд на своего отца и удивилась тому, как они похожи.
— Нет! — ответила она внятным шепотом.
Словно молния ударила в церковь. Уж не ослышались ли? Священнику едва не стало дурно.
— Согласна ли ты, Мириаму?..
Зловещую тишину нарушило пение сектантов. Мириаму откинула вуаль и обвела взором всех, кто был в церкви.
— Нет, не могу… Не могу быть женой Ливингстона… потому… потому что… Я уже замужем. Я жена… Вариуки… а он мертв.
Ливингстон застыл как изваяние. Ее отец утирал глаза, тихо всхлипывала мать. Все решили, что она помешалась. Всему виной сектанты, прислужники дьявола. Ни один порядочный священник не пустил бы их и на порог храма божьего…
Мужчины и женщины в алых одеждах продолжали петь и танцевать под грохот барабанов и бубнов, и голоса их взмывали к небу.
Миг торжества
Дома ее звали Ванджиру, но самой девушке больше нравилось имя, полученное при крещении, — Беатрис. Такое редкое и звучное! Полнотелая темнокожая Беатрис не была уродиной, но и красавицей не считалась. Все вроде как надо, а вот изюминки нет. День-деньской разносила она по столам пенистое пиво, и мужчины припадали к кружке, чтобы утопить одолевавшие их заботы, а на ту, что подавала, не обращали никакого внимания. Лишь когда хозяин или нетерпеливый клиент окликнет: "Беатрис!" — иной на миг оторвется от выпивки, чтобы взглянуть на обладательницу такого необычного имени, но, не узрев ничего достойного внимания, переведет взгляд на других подавальщиц, начнет заигрывать с ними, отпуская грубые шутки и громко смеясь.
Подобно раненой птице, она металась с места на место, кочевала по всему Лимуру, появлялась то в "Аляске", то в "Парадайзе", то в "Модерне". Рано или поздно на ней срывал зло хозяин, набрасывался с упреками, что она-де только отпугивает посетителей, и ее увольняли без предупреждения и выходного пособия. Она поступала в другое заведение… Ей и самой надоедало на одном месте: наблюдать ежедневно, как в час закрытия пивной мужчины ссорились и дрались из-за других, еще более неказистых девиц… "Что в них есть такого, чего нет во мне?" — в отчаянии спрашивала себя Беатрис. Она мечтала блистать, повелевать поклонниками, которые угощали бы ее пивом, конфузливо, улыбались и восхищенно поругивали — ведь за таким, отношением кроется любовь и желание.
В поисках счастья она перебралась в окрестности Лимуру, где, как грибы., вырастали новые пивные, Работала в Нгарариго, Камиритхо, Рирони и даже в Тиекуну, но все шло, по-прежнему, конечно, изредка и у нее бывали кавалеры, но никто(не относился к ней так, как ей хотелось бы, никто, не полез бы из-за нее в драку. Она была последним прибежищем, ее замечали, когда остальные девушки были разобраны. На следующий же вечер вчерашний ухажёр смотрел на неё так, будто и знать не знает, и пускал пыль в глаза другим девицам, у которых и без того поклонников хватало.
В каждой девушке Беатрис видела соперницу и все больше мрачнела. Особенно невзлюбила она Ньягути. Высокомерная зазнайка, мужчины ей проходу не дают. Беатрис терпеть ее не могла. Но Ньягути будто преследовала ее. Куда бы Беатрис ни поехала, рано или поздно там появлялась и Ньягути.
Из Лимуру Беатрис бежала в Ильморог, в округе Чири, привлеченная славой этой некогда заброшенной деревушки, которую вернула к жизни легендарная Ньянгендо, иссушившая толпы поклонников. Ильморог прослыл городом надежды, приютом для всех неудачников и горемык. Ньягути и сюда последовала за Беатрис.
Но оказалось, что Ильморог вопреки легендам, мало чем отличается от Лимуру. Беатрис перепробовала все уловки. Наряды? На это ее заработков не хватало. Но вот в Ильмороге появился отбеливающий крем "Амби", и Беатрис решила, что в нем спасение. Она видела, как черные девушки вдруг превращались в бледнолицых красавиц, и мужчины приходили от этого в восторг. "Странные создания эти мужчины, — размышляла Беатрис. — На словах осуждают отбеливающие кремы и распрямленные горячими щипцами волосы, а сами гоняются за девушками с бледной кожей и в париках". Почему черные стыдятся своей черноты? Не находя ответа, она истово мазалась "Амби", надеясь стереть постылую черноту. Но и на "Амби" денег не хватало: лицо и руки отбелены, а шея и ноги по-прежнему черны. Чернота проступала за ушами и на веках, вызывая в Беатрис раздражение H недовольство собой.
То было время ее глубочайшего унижения, но впереди ее ждал миг торжества.
Она работала в баре гостиницы "Звездный свет" в Ильмороге. Ньягути — на руках браслеты, в ушах огромные серьги — царствовала за стойкой.
Хозяин, добропорядочный христианин, регулярно ходил в церковь, вносил пожертвования на партийные кампании. Брюшко, седина, вкрадчивый говорок. Респектабельный семьянин, известный всему Ильморогу; Трудолюбив, не уходил из бара до закрытия, точнее, до тех пор, пока не уйдет Ньягути. На других и не глядел. Вился вокруг нее, тайком делал ей подарки, получая взамен одни обещания. Всем девушкам платил восемьдесят шиллингов в месяц, а Ньягути — сто двадцать. Другие жили по двое в комнате, а Ньягути одна. Ньягути спала сколько хотела, а Беатрис и остальные подымались в пять утра, готовили чай постояльцам, подметали полы, мыли посуду. Потом дежурили у стойки до двух часов. В пять вечера им снова полагалось быть на месте, принимать посетителей, улыбаться, разносить пиво до полуночи, пока гости не утолят жажду. Хозяин добивался, чтобы и на ночь все оставались "дома", — думал привлечь побольше постояльцев. Но не тут-то было! Девушки — и Ньягути первая — подкупали сторожа и удирали с ухажерами, постоянными или "на ночку". Оставалась одна Беатрис. Ее редкие кавалеры считали каждый медяк.
Однажды хозяин, в очередной раз отвергнутый Ньягути, накинулся на Беатрис: обругал ее неповоротливость, потом ни с того ни с сего начал хвалить, ворчливо, пренебрежительно. Облапил ее, прижался брюхом, седую голову склонил на плечо. Беатрис испытывала только отвращение. Не станет она подбирать объедки со стола Ньягути! Хозяин унижался, ползал перед ней на коленях, сулил подарки, но она была неумолима. В эту ночь и она нарушила запрет — выпрыгнула в окно, переночевала в соседнем баре и явилась назад только в шесть утра. Хозяин тут же рассчитал ее.
Месяц она оставалась без работы, ютилась у подружек. Не хватало духу уехать из Ильморога, начинать все сначала в другом месте. Перестала втирать "Амби" — денег не было. Глядя на себя в зеркало, видела, что постарела. Кому она будет нужна! Она надеялась найти приличную работу и мужчину, который бы заботился о ней. Ей снился муж, дом, ребенок. Ее мечты-отпугивали ухажеров, липнувших к девицам из бара с совсем иными помыслами. Она плакала по ночам, Вспоминала материнский дом. Родная деревня в Ньери казалась ей прекраснейшим местом на земле, сельская жизнь представлялась спокойной и безмятежной. На вестить бы родителей, но как поедешь с пустыми руками? Видно, так вся жизнь пройдет — в барах, в толпе чужих людей. Не суждено ей больше припасть к земле, слушать шепот ветра в темных оврагах, ходить на танцы при луне, к подножию гор Туму-Туму, касающихся вершинами неба. Одна ее землячка была любовницей нескольких богачей в Лимуру и все-таки отравилась газом. Ее ровесницы не боялись смерти и не дорожили жизнью; матери бросали младенцев в сточную канаву — так было угодно Городу. Беатрис тоже подумывала порой; а не кончить ли все разом? Но так и не решилась…