В глубине души он был обижен: выставили его довольно бесцеремонно.
«Ну и пусть, — думал он. — У вас свои секреты, у нас свои».
Витя Громыко жил по соседству. Еще в раннем детстве у него стало плохо с ногами. И он ходил на костылях. Говорили, что его болезнь неизлечима. Но Витя не унывал, и товарищи любили его за ровный и веселый нрав. Приходу Юры он обрадовался:
— Ну, что нового в городе? В центре был? С ребятами виделся?
Юра рассказал все по порядку. Не утаил он и разговора на чердаке, правда, об этом пришлось рассказать на ухо, потому что рядом вертелся восьмилетний Игорек.
— Обидно, — сказал Витя, взглянув на свои костыли.
— Да брось ты, и тебе дело найдем. У тебя, например, хороший почерк…
— Все равно обидно. Слушай, а что это за пальба была, когда немцы вошли? Говорят, наши танки стреляли?
— Не танки, а бронированный трактор с пулеметами. Его подбили и сожгли вместе с экипажем 1. Больше я ничего не слыхал.
Когда Юра с Игорьком вернулись домой, Спартака там уже не было.
В Пятигорском гестапо
Гауптштурмфюрер СС Генрих Винц считал, что родился под счастливой звездой. Во-первых, природа создала его чистокровным арийцем — рослым, белокурым и голубоглазым. Во-вторых, она наградила его отменным здоровьем — за свои тридцать восемь лет он ни разу серьезно не болел. И, наконец, господь бог дал Генриху Винцу качества, которыми должен обладать представитель «высшей» расы: хладнокровие и трезвую расчетливость. И еще — тонкое чутье. Генрих Винц какое-то время приглядывался к нацистам: и, приглядевшись, раз навсегда решил, что они единственная реальная сила, на которую стоит делать ставку. Он поставил и не проиграл. То же чутье подсказало Винцу, что место его в разведке. Он закончил специальную школу (русский отдел) и был направлен на дипломатическую работу в Москву. Здесь Генрих Винц продолжал упорно штудировать русский. Язык этот не из легких — как говорит пословица, сам черт ногу сломит, — но Винц одолел его. Чутье не подвело и тут. Словно кто-то во сне подсказал ему, что скоро придет время, когда знатокам России цены не будет…
Гауптштурмфюрер взглянул на часы: без двух минут девять. В приемной уже слышалось осторожное покашливание. Винц подошел к двери:
— Прошу, господа.
В кабинет вошли офицеры: штурмбанмфюрер Пфайфер, унтерштурмфюрер Фишер и следователь СД [4]Бибуш. Все расселись за столом, покрытым зеленым сукном, и зашуршали бумагами.
— Попрошу доложить об обстановке, — заговорил Винц. — Начнем с вас, Фишер.
Фишер встал.
— Никаких контрдействий в городе за текущие сутки не зарегистрировано. Полиция расклеила необходимые приказы. На днях начнет работу биржа труда. Из местных людей, пострадавших от Советов, создается городская полиция.
— Кого вы поставите во главе нее? — спросил Винц.
— Вопрос пока остается открытым. На этот счет имеются соображения у господина штурмбаннфюрера. — Фишер кивнул в сторону Пфайфера. — Можно продолжать?
— Продолжайте.
— Военная комендатура приступила к работе. Вывешен приказ о сдаче оружия, трофеев, установлен комендантский час. Идет выявление коммунистов, советских работников и их семей. У меня все.
Фишер сел.
— Что у вас, Бибуш?
— Захвачено четверо русских, но они знают не больше нашего. Думаю, возиться с ними не имеет смысла.
— Ну что же, начало положено… Я хотел еще спросить о здании, в котором мы расположились.
— Это бывший центр коммунистической пропаганды, господин гауптштурмфюрер! — Фишер вскочил и щелкнул каблуками. — Русские его называли дом политического просвещения.
Винц поперхнулся табачным дымом и рассмеялся:
— Барабаны судьбы! А что, помещение удобное?
— Так точно. В этом же дворе есть еще одно здание, с выходом на противоположную улицу. В подвалах будет «профилакторий». А рядом в доме мы разместили команду СС.
Винц, казалось, остался доволен.
— Все свободны, — сказал он. — А вас, Пфайфер, я попрошу задержаться.
Оставшись наедине, они немного помолчали. Потом Винц спросил:
— Так вы полностью доверяете этому Колесникову?
Пфайфер пожал плечами:
— Он спас мне жизнь, хотя совсем не был убежден, что я выполню свои обещания. Он рисковал…
— Я разведчик, Роберт, — перебил его Винц. — Случай, можно сказать, из ряда вон выходящий. Командир батареи с двумя захваченными в плен немцами бежит в Пятигорск. Хм… В Чека у них работают тоже не дураки.
— Откуда чекистам знать, что некий штурмбаннфюрер Пфайфер по собственной глупости попадет в плен русским?
— Вы правы, Роберт, — согласился Винц, — и все же. И все же, как говорят русские, береженого бог бережет. О, мне хотелось бы побеседовать с ним. Я, знаете ли, немного психолог и физиономист.
— Он здесь. Позвать?
Через минуту Пфайфер вернулся с коренастым молодым человеком. Винц поднялся и протянул ему руку.
— Слышал о вас. Рад познакомиться. — Он жестом показал на стул и сел сам. — Можно задать вам несколько вопросов?
— Пожалуйста. — Синие, слегка навыкате глаза Колесникова смотрели на Винца.
— Скажите, почему вы перешли на нашу сторону?
— Хотел выжить.
— Любой ценой?
— Как говорится, шкура не шуба — другой не сошьешь. Вы победили. Что ж, победителей не судят.
— Им служат, не так ли? — подсказал Винц.
— Я согласен служить.
Колесников смотрел на Винца открыто, даже немного нагловато, и это убедило гауптштурмфюрера. Ведь он говорит просто и ясно: да, я шкурник. Нуждаетесь во мне? Берите таким, каков я есть.
— Я оставляю вас при себе, — удовлетворенно сказал Винц, протягивая Колесникову пачку сигарет. — При оперативной команде СД-12 создается русское гестапо — полиция безопасности. Вы возглавите третий отдел — оперативный.
Когда Колесников вышел, Винц сказал Пфайферу:
— Этот далеко пойдет. Поверьте моему чутью [5]…
«День рождения» и первые листовки
Пластинка была заигранной и поэтому все время «буксовала» на одном и том же месте.
Ребята, девять человек, сидели за столом и молча пили чай. Кроме тех, кто был и вчера на чердаке, пришли еще соседи Мурата: Вася Лисичкин, Витя Колотилин, Юра Качерьянц и Витя Громыко.
Дверь открылась, и в комнату вошла Нина Елистратовна.
— Не помешаю вам, ребята? Вижу, день рождения у вас не получился. Юра, сними пластинку. Давайте лучше поговорим.
Нина Елистратовна села за стол и посмотрела на ребят. Она знала их едва ли не с пеленок. Лева Акимов — огненно-рыжий, с щедрой россыпью веснушек на лице. Он сдержан и чуточку угрюм. На первый взгляд тугодум, но это не так, просто привык взвешивать свои слова и никогда не спешит с выводами.
Витя Дурнев — горяч, задирист, любит атаманствовать, но ребята, к его великому огорчению, предпочитают слушаться Леву. Одно его слово для них закон.
Эдик Попов. Решителен и смел до отчаянности. Способный лодырь в классе и организатор всяких похождений, вплоть до набегов на чужие сады и огороды.
Юра, ее сын. Вот он сидит перед нею, белобрысый, глазастый книжник, физически самый слабый из всех своих друзей. Однако это ни разу не помешало ему участвовать в рукопашных схватках, когда мальчишки удальства ради сходились «улица на улицу».
Мурат Темирбеков. По характеру похож на Дурнева, такой же забияка и непоседа. Подчиняется только Леве Акимову, да и то, если с ним согласен Эдик. Эдик для Мурата — образец отваги и мужества.
— Я знаю вас всех, мальчики, — начала Нина Елистратовна. — Все вы комсомольцы и пионеры, отцы ваши воюют. Вы тоже помогали Красной Армии как умели. Но теперь в нашем городе враг, и каждый из вас может многое сделать для своего города.
5
На этот раз пресловутое чутье подвело Винца. Скользкая дорожка, по которой пошел предатель и палач Колесников, в конце концов привела его на скамью подсудимых. Долгие годы и под разными личинами скрывался он от возмездия. И все-таки оно настигло его. В 1961 году он был арестован, и суд военного трибунала Северо-Кавказского военного округа приговорил Колесникова к расстрелу.