Я чуток припозднился, и застал звонок на подходе к дверям класса.
Шла перекличка. Что-то бормотал контуженный Аркаша, поякивали голоса учеников.
Робко, тихо-тихо то ли постучал, то ли поскрёбся в дверь, начал я просовываться в тайной надежде, что всё как-нибудь устроится.
Аркадий Артёмович, кудрявый брюнет, гроза лентяев, уставился на нарушителя. Его стеклянный глаз блеснул на побагровевшем лице:
— А-а-а! Сейчас я!
Дверь захлопнулась под ударом ноги, нос мой, онемевший сначала, ожил болью. Потекла кровь. Я смазал ладошкой липкие потёки и, осмелев, распахнул дверь…
Вообще-то в нашей школе рукоприкладство как воспитательная мера цвело пышным цветом. И указка с линейкой далеко не всегда дружили эксклюзивно с картой или какими-либо иными пособиями, а вовсю гуляли по чьим-то шаловливым рукам и головам. Этакие социалистические розги.
Битые же обретали неписанное право потерпевшей стороны алкать Возмездия; и в моём печальном случае сам бог велел перейти в наступление: вот он я, а вот моя кровь…
Я решительно распахнул двери и к вящему удовольствию соучеников заблажил:
— Маленького нашёл? Обижаешь? Я на тебя директору пожалуюсь!
Класс злорадствовал: контуженный Аркаша таки здорово вляпался с этой моей юшкой…
Понимал и сам злодей, что ежели я теперь заявлюсь в директорский кабинет, то…
И дрогнул:
— Мальчик, — тихо промолвил экзекутор, — мальчик, не плачь. Привыкать надо…
Ух, пронесло… Я прошёл в класс. Сел за парту. Шёл урок конституции СССР.
ВОЕНРУК
Жаркий июньский день. Безлюдная полуденная аллея. Мы с приятелем прогуливаемся мимо пустующего по светлому времени летнего кинотеатра "Вышка", мимо домов-кораблей в стиле модерна двадцатых. Каникулы.
На каменном парапете, отгораживающем бурно цветущие олеандровые кусты от пешеходной зоны, примостился мужичонка. У ног его — бутылка, а весь облик красноречиво свидетельствует о её содержимом.
Мужичонка улыбнулся щербатым ртом и широко повёл рукой:
— Угощайтесь, ребята…
………………………
Военрук был из фронтовиков. Неважнецки одетый, но всегда чисто выбритый. На уроках военного дела обычно фонил лёгкий шумок, но равнодушный наставник на это никак не реагировал.
А сегодня — особый день — знакомство с прославленным оружием недавней войны. На столе лежит, молчаливый сегодня, автомат — символ победы. Весь вид его выражает угрозу, и три десятка пар мальчишеских глаз, не отрываясь, оглаживают поблескивающие обводы.
Военрук видит это, ему приятна заинтересованность питомцев, и он с неожиданной ловкостью, почти не глядя, разбирает кажущееся монолитным оружие. И вот перед нами аккуратно расположились на плоскости столешницы маслянисто поблескивающие кучки деталей.
А фронтовику между тем что-то вспомнилось. Он взволнован. Нужно перекурить…
……………………………
Едва за вышедшим закрылась дверь, класс обезумел. Стол в мелькании рук пустел на глазах. Через мгновенье на нём сиротливо перекатывалась одинокая пружина. А только что бесновавшиеся ученики чинно-благородно сидели по местам. Тишь и гладь…
Военрук замер в дверях… Лицо перекосилось. Он затопал ногами, пустился в крик:
— Оружие?!
Класс с интересом ждал. Наставник сел за стол, достал блокнот, стал что-то записывать, перекликая учеников.
И не обратил внимание на движение у вешалки, где было развешено наше зимнее.
Неожиданно за спиной его выросла фигура, в растопыренных руках распахнутое пальто. Мгновенье, и полы сомкнулись на плечах и голове, а сзади заплясали тени, посыпались удары. Тёмная!
На столе тем временем вновь образовывались горсточки деталей, и класс отпрянул от поверженного.
Минута, другая…
Пальто зашевелилось. Поднялась голова. На лице — следы слёз.
— Ладно, ребята, — тихо сказал военрук, — проехали…
Он собрал автомат, бережно подхватил его и, не дожидаясь окончания урока, вышел вон.
Говорили, что в тот же день уволился, и устроился где-то то ли сторожем, то ли дворником. Во всяком случае, больше мы своего учит еля не видели. До сего дня…
ВИТАЛИЙ ЯКОВЛЕВИЧ
Было это где-то, дай Бог памяти, году в одна тысяча девятьсот пятьдесят четвертом. Наш восьмой-первый класс. За партами — полный набор вполне хулиганистых молодых людей. Приболела историчка, пустой урок и — тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить, — класс старается не шуметь. На камчатке второгодники, вполголоса переругиваясь, режутся в морской бой, кто-то развернул принесённый из дома бутерброд, а мой сосед по парте скатывает с чужой тетради домашнее задание, и даже тихони-отличники шушукаются и развлекаются, как могут на своих первых партах. Лафа лафонтенская…